Парень смотрел настороженно.
– Ты что, наширялась?
– Точно тебе говорю, это наша история! – сказала Марина. – Так написано в ученых книгах.
– Я все равно читать не умею.
– Ну, тогда поверь мне на слово. Мы все когда-то жили в море... Но я никак не могу понять, было ли там нашим предкам лучше, чем нам на суше... Счастливо, Маугли, я пошла! Буду жива, обязательно приду отдать должок, а ты пока не обижай моих друзей – они тут будут жить теперь оба.
Она притянула его за шею и поцеловала длинно, умело, влажно. Отошла на пару шагов, обернулась. Парень смотрел на нее, совершенно обалдев. Усмехнувшись, Марина помахала ему рукой и стала подниматься вверх.
В голове у нее крутился один-единственный вопрос, на который следовало отыскать ответ побыстрее.
Почему такие предосторожности? Почему Бородин, располагающий немаленьким штатом агентов, не пускает в ход свои нехилые возможности, хотя преспокойно мог сыграть втемную, отправить на задание рядовых «топтунов», не объясняя им деталей? Почему того же требовал от покойного капитана? И тот, опять-таки распоряжавшийся приличными силами, самолично топал по пятам? Почему они даже не рисковали связываться меж собой по мобильникам, а встречались где-то на окраине с поднятыми воротниками?
Не оттого ли, что их тайна была столь огромной и серьезной, что риск следовало свести к минимуму?
Наконец, что случилось с самолетом? И почему Тимофей так туда стремился? И Степан...
Ничего, сказала она себе. Главное – не суетиться...
Постучала в квартиру, и, когда Сергей ей открыл, сказала решительно, с порога:
– Вот что, ребятки... Жить вы здесь будете теперь оба. Тебе понятно, Женя? Возражения не принимаются. Как-нибудь потерпишь. У меня стойкая уверенность, что Бородин вас пристукнет, едва узнает, где вы. Так что не рискуйте, если хотите жить. Игра принимает чересчур серьезный оборот, появились первые покойники. И, подозреваю, далеко не последние...
Какое приятное ощущение!.. Никто не тащился следом, когда Марина добиралась до центра города на такси, и когда пошла пешком по оживленной улице, никто не пристроился на профессиональном отдалении. Так что Марина прямо наслаждалась редкими минутами полного, если можно так выразиться, одиночества. Уже стемнело, зажигались фонари, и она, не спеша, шла вдоль кромки тротуара, игнорируя попытки индивидуумов мужского пола завязать знакомство, что данные индивидуумы воспринимали философски, не пытаясь хватать за локоть. Район как-никак был приличный, и повсюду маячили полицейские патрули.
Она остановилась на перекрестке, взглянула на часы и отошла к высокой пальме, увитой гирляндами крохотных желтых лампочек. Подумала мельком, что это экзотическое деревце торчит тут лишь пару месяцев в году, иначе замерзнет к чертовой матери...
Встрепенулась, присмотрелась. Машина Петра, дисциплинированно включившего поворот, свернула на короткую улочку, ведущую к условленному месту, небольшому квадратному скверику. Марина смотрела зорко, но так и не засекла моторизованного «хвоста».
Петр остановился у знака, запрещавшего дальнейший проезд всем средствам передвижения. Заглушил мотор, вылез и стал нервно прохаживаться по тротуару. В походке, в движениях, в том, как он часто-часто подносил ко рту сигарету – во всем была нервозность, с которой ее верный сподвижник то ли не мог, то ли не хотел бороться.
Марина пошла в ту сторону. Не доходя метров десяти, проверилась еще раз – нет, никто за ней не шел... Ускорила шаг. Петр ее заметил, отшвырнул окурок на тротуар и чуть ли не подбежал.
– Что случилось?
– Ничего особенного, – сказала Марина. – Подвернулась работенка, только и всего. Вы, случайно, не забыли, что обязаны работать, когда этого потребует далекая родина? Так вот, она потребовала. Раздался рев боевой трубы, и вы уже не принадлежите себе… Ну, живо, поехали!
– Куда? – спросил он, садясь за руль.
– Вот сюда, – Марина сунула ему под нос туристскую карту города и ткнула пальцем. – Нужно будет кое за кем понаблюдать...
– За кем это?
– За кем следует.
– Вот новости...
– Петр, старина... – вкрадчиво сказала Марина. – Да что с вами такое? Можно подумать, вы не профессиональный внедренный агент, а любитель, нанятый для одного-единственного поручения. Ну, полное впечатление, что вы удивлены не на шутку. Чему тут удивляться? Тому, что придется кое за кем понаблюдать? С каких пор вас удивляют столь рутинные вещи?
– Вовсе я не удивлен...
– Тогда что с вами такое?
– Так, личные дела...
– Малолетняя любовница родила?
– Идите вы!
– А что? – пожала плечами Марина. – По-моему, вы еще в том возрасте, когда способны смастерить ребенка малолетке. Петр, я как-то забыла спросить... У вас есть маленькие слабости? Бабы, нимфетки, мальчики, чревоугодие, азартные игры?
– Зачем вам?
– Просто интересно. Не может же у вас не оказаться хотя бы одной-единственной маленькой слабости!
– А у вас?
– Куча, – сказала Марина, улыбаясь. – Люблю нежных, слабых девочек, чтобы гнулись в руках, люблю высмотреть подходящего мальчика и трахнуть от души... Но больше всего люблю выигрывать. А вы?
Не отрывая взгляда от дороги, Петр сказал не без грусти:
– У вас это по молодости. Вы все еще играете. Ничего, потом сообразите, что служба – вещь скучная и монотонная.
– Возможно, – сказала Марина. – Пушка при вас?
– Да, вы же предупредили... Мы что, будем стрелять?
– Черт его знает, как все обернется... Остановите здесь, дальше все равно не проехать. Мотор можно выключить.
Петр огляделся. Окна ближайших домов светились метрах в трехстах от них, впереди темнела спокойная река, и на том берегу протянулась длинная полоса огней, освещенных окон и уличных фонарей. Почти на этом же самом месте она исповедовала Женю. Ну, что поделать, коли место удобное...
– У меня не так много времени, – сказала Марина, для удобства слегка откинув спинку сиденья. – Можно, конечно, загонять вас в угол хитро поставленными вопросами, ловушки ставить... Но к чему нам этот цирк? Давайте не вилять. Вы мне сжато, откровенно расскажете, когда продались Бородину с потрохами, какие задачи он перед вами ставил в последнее время, ну, а потом ответите на вопросы, которые обязательно возникнут.
– Вы с ума сошли?!
– Убого, – поморщилась Марина. – Нет в вашем возгласе должного пафоса, искреннего возмущения, реплика звучит крайне фальшиво. Попробуете повторить уже с должной степенью наигранного возмущения?