— К сожалению, на заводах мало интеллигенции, — сказал Бруни. — Большей частью это люди случайные. Они не укореняются здесь. Да и не хотят. Город невыгодный. Коэффициентов нет, климат паршивый, вонь, скучно, холодно. Стараются уехать.
— Нет, ты не прав, есть хорошие ребята. На биокомбинате политический клуб организовали, — сказала Наташа.
Шубина начало клонить в сон. Тепло, душно, перед глазами прыгает Микки Маус. Обычные милые, несчастные люди, которые хотят что-то сделать, но сделать не могут. А завтра их разгонит милиция. И поделом, не вставай на пути сильных мира сего…
На самом деле Шубин так не думал. Он как бы проиграл чужую, не свою роль, за неимением своей… Он уедет, они останутся.
— А что, становится хуже? — спросил Шубин, потому что от него ждали вопроса.
— Разумеется. Все процессы такого рода необратимы. Если их не пресечь, они дают лавинообразный эффект, — сказал Бруни.
— Николай Николаевич работает в пединституте, — сказала Наташа. — Он биолог.
— Вы читали про Черновцы? — спросил Бруни. — у нас тоже были случаи выпадения волос. Родители напуганы.
— И что же?
— Наши медики считают, что таких случаев нет. Все в пределах нормы.
— Еще кофе будете? — спросила Наташа.
— Нет, спасибо, — ответил Шубин. Он вспомнил, что в чемодане у него початая банка бразильскаго кофе. Вернется, выпьет.
— Положение ухудшается, — сказал Бруни. У него была манера осторожно пощипывать себя за конец бородки, будто пробуя ее на крепость. — Первый фактор, — продолжал Бруни, — введение в строй третьей очереди на комбинате. Они так спешили, что добились отсрочки ввода очистных сооружений до весны. А существующая система не справляется.
Бруни говорил ровно, тихо, Шубин подумал, что на его лекциях все спят. Особенно если это первая лекция, за окном еще полутемно, а в аудитории уютно и тепло. И все спят.
— Второй и важный фактор — стоки комбината и стоки химзавода перемешиваются в бывшем озере…
— Именно в бывшем. Лет десять назад в нем еще купались, — сказала Наташа. — Знаете, как оно называется? Прозрачное. Честное слово, это как издевательство.
Бруни терпеливо дождался, пока Наташа замолчит, и продолжал:
— Вряд ли вам, как неспециалисту, что-либо даст перечисление трех компонентов, которые, вступая между собой в возможную реакцию, дают кумулятивный эффект. Достаточно знать химию в объеме вуза, чтобы понять, насколько это может быть опасно. Представьте себе…
Бруни начал пальцем рисовать на столе направление стоков к озеру и называть химические соединения, которые определенным образом реагируют друг с другом. А Шубин представил себе, что он сидит на той самой утренней лекции, а Бруни стоит где-то далеко, на трибуне, и голос его долетает издалека. Все тише и тише…
Только бы никто из них не догадался, что он засыпает. К счастью, все слушали Бруни и не глядели на Шубина.
— Это может случиться сегодня, завтра, через неделю. Но случиться обязательно, — закончил лекцию Бруни.
— Но если вы считаете, что положение такое опасное, — сказал Шубин, просыпаясь, — почему вы не послали телеграмму, письмо…
— Есть указание: не выпускать порочащую информацию из города, — сказал Борис.
— Передайте письмо с проводником поезда.
— Письмо без убежденного человека — полдела.
— Так поезжайте в Москву.
— Нас никто слушать не будет.
— А кого будут?
— Вас, Юрий Сергеевич! — воскликнула Наташа.
— Но почему же?
— Вы известный журналист! У вас друзья в газетах, на телевидении! Вы обязаны нам помочь!
Шубину не хотелось спорить — в полутьме эти люди казались группой не совсем нормальных заговорщиков, которые обсуждают с приезжим эмиссаром взрыв городской думы. Чепуха какая-то…
— У вас получается, что городом правят изуверы, — сказал Шубин.
— Ни в коем случае, — сказала Наташа. — Они поставлены в такое положение обстоятельствами.
— Гронскому нужен план, — сказал парень в ватнике.
— Его в Москву зовут, главк дают в Москве. Ему надо уехать победителем, — добавил Борис.
Шубин кивнул. Возможно.
— У Силантьева шестидесятилетие, — сказала Наташа. — Он хочет получить орден.
— У других тоже всякие соображения, — сказал парень в ватнике. — Николаев с биокомбината, которого Боря на вашей лекции обидел, хочет спокойной жизни.
Правдоподобно, конечно, все это бывает — и ордена, и перевод в Москву. Но мои друзья склонны к преувеличениям, думал Шубин. у нас в стране нет пока общественных движений или даже клубов по интересам. Все немедленно приобретает элемент религиозной секты. Секта сыроедов, секта водопитов, секта любителей собирать малину. Вокруг меня очередная маленькая секта — они объединены противостоянием «машине», по-своему отлаженной и сплоченной. Чем острее противостояние, тем слаще терзаться мученичеством. Конечно же — это раньше христианские мученики! И если завтра их выкинут на съедение дружинникам, они пойдут на смерть с определенной гордостью.
— Не думайте, что мы преувеличиваем, — сказал Бруни.
— Я не думаю.
— По глазам видно, что думаете. Мы имеем дело не со злым умыслом, даже не с аппаратно-промышленным заговором, а с сетью побуждений, поступков и интересов, которые в сумме угрожают нашему городу.
— Притом они сейчас страшно нервничают, — сказала Наташа. — Завтра должен состояться наш митинг. Придут люди. Надо разгонять.
— И тут приезжаете вы, — сказал парень в ватнике.
— Я совершенно ни при чем, — сказал Шубин.
— Мало ли что? У всех перепуганных людей развито воображение, — сказал Бруни. — А вдруг до Москвы что-то дошло? А вдруг вы получили тайное задание проверить, как здесь пахнет воздух. Черт вас знает.
— Спасибо. Но они ошиблись.
— Мы тоже думаем, что они ошиблись, — согласился Бруни, дергая бородку за хвостик.
— С первого взгляда видно, что перед тобой благополучный международник с телевизора, — сказал Борис.
— Что вам далось мое благополучие?
— Бедных всегда раздражает богатство, — сказал Борис. — Из-за этого было столько революций!
— А я думал, что не я — ваш главный враг.
— А я думаю, — повторил Борис начало шубинской фразы, — что живи вы здесь, то были бы с ними. Вообще, вы очень похожи на редактора нашей газеты.
— Мне уйти? — сказал Шубин.
Ему и в самом деле хотелось уйти.