— Ты откуда знаешь?
— А мы, водители, рядом стоим у всех учреждений, — сказала Эля. — Ждем начальство и разговариваем. Если бы среди нас шпион сидел, он бы даже удивился, как мы много знаем. Водителей не замечают. А мы все слышим. Мы же нормальные люди. Они уже решили. Сначала сомневались, а потом решили — разгонят. Им бы несколько дней протянуть…
— Пока силантьевский юбилей отпразднуют? — сказал Шубин.
— Ну вот, вы тоже много знаете. Один день у нас, а столько знаете.
Подошел Миша, поставил салат, бутылку водки, нарезанные помидоры. Командировочным пока ничего не дали — только хлеб. Командировочные глядели на Шубина и Элю волками, но молчали.
— Вам сейчас будет, — сказал им Миша.
Оркестранты были навеселе, видно тоже поужинали, один из них рассказывал анекдот, певица в длинном декольтированном платье, все в блестках, от висков до пола, тонко хихикала.
— Но потом случилась странная история, — сказал Шубин. — Когда мы вышли из кафе, навстречу два парня…
Он рассказал о драке, правда, не стал признаваться в том, как бегал и прятался от милиционеров.
— Он велел бежать? — спросила Эля. — Думали, что это подстроили?
— Да, тот парень думал, что меня хотели скомпрометировать.
— Нет, — сказала Эля. — Если бы их, чтобы на митинг завтра не пришли, то возможно. Они сейчас сидят в отделении, пишут показания. Вот смешно!
— Значит, я зря убегал?
— Нет, не зря. А то бы вы тоже объяснения писали, а я бы тут сидела одна, в новом платье.
— Платье у тебя красивое, — сказал Шубин.
— Откуда здесь красивому быть? Это я еще в сентябре купила, подруга из Москвы привезла. А вам нравится?
— Честное слово, нравится.
Они выпили. Эля опрокинула рюмку резко, незаметно и привычно. В этом была неприятная для Шубина бравада. Или привычка?
Он немного не допил, поставил рюмку. Эля с удовольствием принялась за салат. Потом сказала:
— Нет, про вас они не знали. У нас здесь молодежь такая дикая, вы не представляете! Еще хорошо, что шапку не сняли.
— Я кепку потерял.
— Ой, и другой нет?
— Другой нет.
— Я вам завтра шапку лыжную принесу. У меня от мужа осталось. А то простудитесь. Она почти новая.
Шубин налил водки.
— За ваше здоровье, — сказала Эля. — Чтобы не простужались.
И выпила так же, как первую.
Она ела салат, потом вдруг отодвинула тарелку и сказала:
— Не знали они про вас. Николайчик вышел, когда вы уже отошли. Он меня спросил, куда вы пошли, а я сказала, что не видела. Значит, они не знали.
— Ну и отлично, — сказал Шубин.
Оркестр грянул с тем остервенением, с которым умеют играть ресторанные оркестры. Разговор пришлось прекратить. Подошел Миша, небрежно поставил на стол две тарелки супа для командировочных и ушел.
— Пошли потанцуем! — крикнула Эля на ухо Шубину. — А то не поговоришь.
Они пошли танцевать. танцевали все, и Шубин подумал, что многие танцуют от невозможности поговорить иначе. От тесноты получался не танец, а некое коллективное покачивание. Эля запрокинула голову, откровенно глядя на Шубина. Он прижал ее к себе, и она была послушна. Они не говорили, да и не хотелось. Водка сразу затуманила голову, потому что Шубин был голоден. Но это ощущение было приятным. Эля положила голову на плечо Шубину, она была ниже его ростом. Он дотронулся губами до ее волос. Волосы пахли мылом.
Когда они возвращались к столу, толпа танцующих рассосалась и Шубин увидел, что у стены, за длинным столом, уставленным бутылками шампанского и водки, сидит знакомый человек, похожий на породистого дога, и внимательно рассматривает Шубина.
Шубин встретил его взгляд и, не узнав его еще, чуть поклонился, но человек не пошевелил головой, а продолжал смотреть, и тогда Шубин вспомнил: это же Гронский, директор химзавода. Он глядел на Шубина тяжелым пьяным взглядом, и, хоть до него было метров десять, ощущение было неприятным, как от физического прикосновения.
За стол возвращались со своими пышнотелыми дамами соседи Гронского. Народ солидный, крепкий. Когда Шубин уже подходил к своему столику, он обернулся и увидел, что Гронский что-то говорит склонившемуся к нему молодому человеку с оттопыренными ушами. Молодой человек поднял голову, шаря глазами по залу, взгляд его отыскал Шубина. Молодой человек выпрямился и быстро пошел прочь.
— Вы что увидели? — спросила Эля.
— Там Гронский?
— У них банкет сегодня, — сказал Эля. — Комиссия работала по расширению производства, из министерства. Провожают.
Молодой человек с оттопыренными ушами прошел близко от их столика, старательно не глядя в сторону Шубина.
— А это кто такой? — спросил Шубин.
Эля кинула взгляд в спину молодого человека.
— Референт, что ли… шестерка.
Шубин сказал:
— Давай еще выпьем.
— Давайте, чтобы забыть о всех неприятностях.
Оркестр снова загремел, и они снова танцевали. Шубин поцеловал Эля в висок, а она теснее прижалась к нему. Шубин почему-то казалось, что Гронский исподтишка наблюдает за ним, он поглядывал на него, но Гронский был занят разговором с соседом, похожим на Хрущева.
Когда они вернулись после танца за стол, командировочные уже доели суп и Миша расставлял тарелки — с котлетами для командировочных и с подобными же котлетами, но украшенными зеленью, маринованными сливами и дольками лимона, для Эли с Шубиным.
Один из командировочных вынул из кармана плоский калькулятор и принялся жать на кнопки.
— Должно быть по четыре сорок с носа, — сказал он горбуну.
— Ага, — горбун загадочно улыбнулся, а Шубин понял, что они уже точно рассчитали, сколько должны заплатить и готовятся к обману, обсчету, скандалу и жалобам. Симпатии Шубина были на стороне Миши, но, правда, не настолько, чтобы предупреждать его о намерениях клиентов.
Молодой человек с оттопыренными ушами вернулся к столу Гронского и, склонившись, шептался с ним. Шубин решил, что если Гронский или молодой человек в ходе разговора посмотрит на него, значит, их разговор и уход шестерки как-то связан с ним. Но никто не Шубина не смотрел. И он сказал вслух:
— Мания преследования.
— Что?
— Ничего, Эля, давай еще выпьем. Не пропадать же доброму напитку?
Эля протянула под столом руку и дотронулась до колена Шубина.
— Вы очень добрый, — сказала она. — Честное слово.