— Если не ошибаюсь, я совсем недавно слышал это имя.
— Возможно, из уст отца Пьяджи?
— Пьяджи? — Уже не в первый раз Денон поразился памяти собеседника. — По-моему, старого монаха звали…
— Я собственными ушами слышал имя — Антонио Пьяджи.
— Пьяджи… Пьяцци… сколько их было… Но Элий Галл — да-да, чем больше я думаю, тем больше уверен.
— И вы не намекали, что лично слышали при дворе Людовика Пятнадцатого о более современных экспедициях?
— Чего только не услышишь, служа при дворе.
— Можете вспомнить хотя бы некоторых правителей из этой династии?
— Ладно… — Денон помедлил. — Кажется, среди них был… — Он выбрал более или менее случайное имя. — Людовик Четырнадцатый.
Наполеон с готовностью закивал.
— Именно так! Вам известно, что в тысяча семьсот четырнадцатом году Людовик Четырнадцатый посылал в Египет Поля Лукаса?
— Поля Лукаса?
— Но этого мало. В тысяча семьсот десятом году Карл Двенадцатый, король Швеции, снарядил в такую же экспедицию Корнелия Лооса. А еще позже, в тысяча семьсот тридцать седьмом году, датский король Христиан Шестой высочайшим повелением отправил в Египет Фредерика Людвига Нордена!
Тут из соседней ложи послышался негодующий стук. Выглянув, мужчины наткнулись на леденящий взгляд напудренной важной мадам. В ответ Наполеон сверкнул глазами и выставил напоказ плечо с увесистым эполетом. Женщина съежилась в кресле; тем временем пьеса, как ей и полагалось, шла своим чередом.
— Норден? Лоос? — прошептал Денон. — Странно, я о них уже где-то слышал.
— Да-да. Видите, доказательства подбираются. Вот он, давний секрет королевских семейств и высочайших кругов. Предмет вечных поисков, порой, как мне представляется, успешных, но их плоды всегда скрывали от простонародья. Неудивительно, что монахи решили похоронить тайну в подвале! Кстати, не помните, из какого они были ордена?
— Кажется, бенедиктинцы…
— Вы уверены? В тех краях множество орденов. А может, капуцины? Или францисканцы?
— Ну… что-то в этом роде, — с благодарностью подхватил Денон.
— Но по крайней мере они пришли из Модены?
— Пожалуй, да, из Модены. Или Мантуи. Если только не из Милана.
— В общем, это где-то к северу от Неаполя?
— Точнее, где-то в Италии.
Против ожидания, Наполеон просиял.
— Отлично! Раз уж сам чертог находится где-то в Египте, почему бы единственному ключу к разгадке не находиться где-то в Италии?
Он погрузился в молчание, раздумывая над вызовом судьбы — все-таки вызов — это великолепно! — и больше не задал ни одного вопроса. Денон заключил, что может быть свободен, и возвратился к себе в ложу.
Однако, как это часто случается с блестящими рассказчиками, теперь он и сам уже не мог отделить правду от «красного словца». Само собой, взятая за основу легенда по большей части была изложена верно, хотя… Готов ли Денон поклясться в этом чем-нибудь ценным? Своей головой, например? Или репутацией? Готов ли поставить на кон свою золотую пуговицу? И вообще, разве он верит в подобные басни? Будучи приятелем и учеником Вольтера, Денон привык держаться на почтительном расстоянии от всяческих культовых отправлений и магических сфер. Нет, он, конечно, посещал сеансы в парижском храме Изиды, наслаждаясь их приподнятой атмосферой, раз или два позволял гадать себе по руке или на кофейной гуще, почитывал гороскопы, а в нежном одиннадцатилетнем возрасте услышал от цыганки-предсказательницы, что сделается знаменитым придворным, будет иметь успех у дам и навсегда останется под покровительством счастливой звезды. Впрочем, всей этой ереси он придавал не больше значения, нежели пылким стонам продажной женщины.
И все-таки в страстной вере Наполеона было нечто такое, что заставило Денона крепко призадуматься. А вдруг легенда и впрямь содержит зерно истины? В конце концов, кто может знать наверняка? Разве наш мир обеднел загадками, над которыми до сих пор ломают головы самые просвещенные люди?
Настало время признаться: Денон попал под влияние молодого генерала и почему-то совершенно не испугался этого. Инстинкт выживания, заострившийся в дни Революции подобно боевому клинку, на сей раз не подавал сигналов тревоги. (К слову: похоже, с его старинной подружкой Розой де Богарне творилось то же самое, иначе как объяснить этот немыслимый флирт?) Достаточно сказать, что и спустя много лет Денон будет ясно помнить подробности вечернего разговора с Наполеоном в отличие от сластолюбивой вдовушки, которую тут же забудет.
На следующий день, возглавив пять тысяч отрядов, Бонапарт защитил правительство от повстанцев, неустанно обстреливая картечью их тающие ряды. С приходом ночи более тысячи бунтовщиков остались лежать бездыханными на залитых кровью улицах.
Полгода спустя Наполеон взял Розу в супруги, дав ей новое имя — Жозефина.
Еще через два дня он объявил начало итальянской кампании.
Предупрежденный о том, что его снова разыскивает Наполеон, Денон решил укрыться в музейных хранилищах Лувра.
Шел февраль тысяча семьсот девяносто восьмого года. Первые встречи остались позади; с тех пор молодой генерал заметно перерос тщедушного низкорослого офицера артиллерии с сумасбродными амбициями. Он ворвался в Италию и с пугающей стремительностью обратил в беспорядочное бегство австрийские и пьемонтские военные силы, побеждая в битве за битвой, занимая город за городом, заключая одно соглашение за другим, прилагая добычу к добыче; создал Цизальпинскую и Лигурийскую республики на севере Италии, забрал в подчинение Бельгию и весь левый берег Рейна; и вот, двадцати восьми лет от роду, он вернулся в Париж, став предметом всеобщего изумления, — завоеватель, освободитель, грабитель, дипломат, командующий… кто угодно.
По этой гремучей смеси качеств, соединить которые смогли бы разве что самые мощные гальванические силы, Денон безошибочно узнал в Наполеоне человека с пугающей способностью быть всем сразу; вот почему один лишь намек на возобновление знакомства породил в его душе целую бурю восторга и ужаса. Впрочем, судя по тому как развивались события, встреча казалась тем более неизбежной, чем усерднее он ее избегал. Вот почему в тот ненастный зимний день, будучи со сверхъестественной легкостью обнаруженным в Лувре — точно выслеженным натасканным волкодавом, — Денон почувствовал лишь непривычную, но отнюдь не неприятную, обреченность.
— Знаете, что сказал мой дядя Грегорио? — спросил подозрительно жизнерадостный генерал.
— Ну и что же сказал дядя Грегорио? — отвечал собеседник ему в тон, одновременно притворяясь, будто ужасно занят: он ведь якобы явился сюда изучить хрупкие итальянские трофеи — вазы, алтарные фрагменты, бюсты из мрамора и бесценные произведения искусства.
— Он сказал: если хочешь поймать лису, которая съела кур, ищи лису, а не перья.