Уже погружаясь в сон, Ринд продолжал скорбеть о судьбах наций. Однако в причудливых грезах ему, как ни странно, явились не продрогшие в окопах солдаты и даже не обеспокоенные монархи, а фантастический «красный человек».
Нескончаемый стук молотков распугал голубей музея; растревоженные птицы кружили над районом Блумзбери целыми тучами. Внутри же здания постоянная вибрация выгнала из укрытий сонмы прежде незаметных паразитов, не исключая особенно свирепого подвида прожорливых кровососов, известных как «музейные блохи» и вечно роившихся под паровыми котлами этого храма истории.
— Вот ведь чума на наши головы, — посетовал У. Р. Гамильтон.
Ринд сочувственно кивнул в ответ.
— Боюсь, как бы не притащить их в дом и не заразить собаку сэра Гарднера.
— Вообще-то, юноша, — фыркнул собеседник, — я говорил о строителях.
Спасаясь от какофонии, Гамильтон и Ринд бродили по территории подземного хранилища, где блохам приходилось довольствоваться почти несъедобными шкурами чучел животных.
— Я регулярно докладываю ее величеству, как продвигается наше дело, — сообщил Гамильтон.
Шотландец поморщился.
— И что же, она довольна?
— Вполне. Королева прекрасно понимает: вам нужно время.
— Да, но сколько времени? Я ведь не первый месяц ищу вслепую, война идет своим ходом, а между тем от всех моих стараний — никакого прока.
— Это не так. Поверьте, сэр Гарднер лишь тогда приоткроет свои секреты, когда совершенно уверится, что перекроил вас по собственному образу и подобию. Если не ошибаюсь, до сих пор вы весьма убедительно играли роль… — Гамильтон окинул собеседника быстрым, но цепким взглядом. — А что это за одежда? Новая?
Ринд посмотрел на себя: пиджак оттенка индиго, багровый жилет, блуза цвета календулы… Неужели он и вправду так легко поддается влиянию?
— Ну да, это все вещи из гардероба сэра Гарднера. Ему они были не впору… Сэр Гарднер настаивал… И потом, я приехал в Лондон в таком затрапезном виде, что не нравился даже самому себе.
— Юноша, да вы похожи на рыцаря с витража в каком-нибудь баварском соборе.
— Но…
— Ладно. Не обращайте внимания. Главное — помните, что ее величество на вас рассчитывает. А ее доверие дорогого стоит.
— Конечно… — протянул Ринд неуверенно.
— Знаете, — продолжал Гамильтон, — вот уже несколько десятилетий тайна чертога — это моя путеводная нить. Моя цель и долг перед родиной. Подозреваю, что только благодаря ей ваш покорный слуга и живет по сей день на свете. Я просто уверен, что не умру, пока не найду разгадки. Или покуда вы не найдете и не посвятите в нее королеву.
Эта новая ответственность легла на плечи Ринда столь неожиданным бременем, что молодой шотландец опустился на первое попавшееся сиденье.
— Значит, — вымолвил он, — вы твердо убеждены в существовании чертога?
Будучи на полсотни лет старше собеседника, Гамильтон остался стоять, опираясь на трость.
— Скажите, вы хорошо поразмыслили над символами, которые я вам показывал?
— Да, пожалуй…
— И что же вам кажется наиболее невероятным?
— Хотя бы то, — начал Ринд, которому стало не по себе от снисходительного тона собеседника, — что Виван Денон скопировал символы со стены древнеегипетского храма. Что эти иероглифы, или пиктограммы, или как их там, были в чертоге вечности. Если я правильно понял, к чему вы клоните.
Он-то надеялся услышать разумное объяснение или по крайней мере возражение, однако старик ответил улыбкой.
— Понимаю ваши сомнения. Но прошу вас не забывать: я изучал Египет более пятидесяти лет. Это добрых полвека. И поверьте, я — человек, привыкший к логическим рассуждениям и не склонный к полетам фантазии.
Ринд тряхнул головой.
— Но разве нет никакой вероятности… даже самой маленькой… что символы нарисованы просто от скуки?
— Юноша, — вздохнул Гамильтон, — по правде сказать, я и сам поначалу искал толкование попроще. Что-нибудь не столь опасное, вплоть до ошибки или даже мистификации. Однако в ходе скрупулезных исследований, прибегнув к твердой логике, я вынужден был прийти к выводам, от которых много лет назад отмахнулся бы как от полной нелепицы. Начнем с того, что Денон рисовал в чрезвычайно стесненных условиях и вряд ли нашел бы время для праздных набросков. Вы же читали его «Путешествия».
Ринду вспомнилось авторское извинение за качество рисунков, «которые нередко приходилось выполнять прямо на колене, или стоя, или даже в седле. Целый год я не мог найти времени, чтобы довести до ума хоть одну работу, поскольку ни разу не сидел за столом».
— Как нам известно, — продолжал Гамильтон, — Денон исполнял в Египте некую загадочную миссию. Мы знаем, что Бонапарт покинул страну внезапно — после того как тайно посетил Великую пирамиду. И что в течение тысяч лет бесчисленные монархи снаряжали посланников на поиски чертога вечности. Он обладает властью над человеческими жизнями, над судьбами целых империй. Пока что все факты неоспоримы. Теперь, после многих лет расследований, можно предположить: легендарный чертог действительно скрывает иероглифический код к истории прошлых и грядущих веков, настолько ясный и настолько потрясающий, что Денон, подобно своим предшественникам, передавал его правителю через посредничество египетского мистика, а сам уклонился от любой ответственности, дескать, знать ничего не знаю, из страха перед тем, как полученные сведения повлияют на Бонапарта. И вот теперь все, что он видел, вернее, все, что осталось нам, уложилось в три ряда символов. Они, естественно, кажутся анахронизмами…
— Это уж точно, — согласился Ринд. — Анахронизмами. И менее всего — работой древних египтян.
— Вполне возможно, с тех пор были внесены добавления, и все-таки в них сокрыто определенное пророчество.
Молодой человек покачал головой.
— Торопитесь с выводами, юноша. — Гамильтон опустился в кресло возле тотемного орла. — Какая, в сущности, разница, во что верим я или вы? Главное, что этому верили сотни монархов. Тайна чертога влекла их веками, меняла их судьбы. Следовательно, перед нами истина, освященная монаршим авторитетом.
Его слова напомнили Ринду рассуждения сэра Гарднера о том, что мифы сильнее исторической истины.
— Значит, вы сами в это не верите?
— Позвольте сначала задать один вопрос. Что вам известно об иероглифах Египта, об их истории?
Ринд почувствовал себя надоедливым студентом.
— Ну, они много веков не поддавались расшифровке…
— Продолжайте.
— Иероглифы принимали за магические формулы, за аллегорические символы и тому подобное. Но потом обнаружили Розеттский камень, код наконец был разгадан, язык… оказался намного более приземленным. Он сочетал пиктограммы, идеограммы и фонетические символы.