Тут наверху оглушительно застучало, и мужчины запрокинули головы: на стеклянную крышу над колоннами обрушился целый пушечный залп из града. Обезоруженный странной красотой зрелища и еще более странным предчувствием (ибо откуда ему было знать, что спустя восемнадцать месяцев он окажется в настоящем Карнаке?), Ринд ощутил, как желание продолжать спор бесследно растаяло; собственные убеждения по-прежнему казались ему вполне здравыми, а вот мотивы — почему-то весьма туманными, да и поведение — неразумным, неучтивым. Вместе с тем молодой человек не испытывал ничего, кроме уважения, к огненно-рыжему с блестящей лысиной собеседнику, который великодушно не пожалел для него времени, и более того — обращался с ним не как неприветливое официальное лицо, а как нежный и любящий дядюшка.
— Уильям Гамильтон, — заявил человек с лысиной, когда они выходили из Египетского зала, — вот с кем вам нужно поговорить.
— Сэр Уильям Гамильтон, известный математик?
— У. Р. Гамильтон, бывший заместитель государственного секретаря, а ныне — попечитель Британского музея. Уж он-то наверняка отыщет место, где можно выставить ваши национальные реликвии.
— Я столько времени мечтаю пообщаться с кем-нибудь из руководства музея, но все мои письма ложатся под сукно.
— Тогда скажите, что вы от меня. Вы не представляете, какие двери открывает мое имя.
Ринд посмотрел на своего собеседника.
— Простите, какое именно? Боюсь, что я был невнимателен…
— Разве я не сказал? — Мужчина поморщился. — В самом деле?
И он протянул руку для знакомства, однако в ту же секунду новый громовой раскат заставил чудовищным образом задребезжать миллионы квадратных футов стекла на дворцовой крыше. Человеку с лысиной пришлось представиться снова, при этом он усмехнулся такому стечению обстоятельств. Ни одна гроза не могла потрясти Ринда сильнее, чем прозвучавшее имя.
Горожане, жившие поблизости от Британского музея, частенько сетовали на его попечителей, привлекающих своей дряхлостью тучи моли, словно поношенная одежда без нафталина. При всем уважении к почтенным летам, должность в этом достойном ведомстве, казалось, уже сама по себе гарантировала своему обладателю неприкосновенную сохранность в течение бесконечного срока, словно мускусному быку, сибирскому лосю, ленивцу из Амазонки и множеству прочих видов, населяющих стеклянные шкафы галерей, посвященных млекопитающим.
— Алекс Ринд, — объявил молодой шотландец морщинистому карлику-привратнику у входа в особняк Монтегю. — У меня приглашение, — прибавил он, не получив немедленного ответа, и выудил из кармана письмо.
— Райан, что ли? — Согбенный старик лет, наверное, ста заворочал колючими, как ежи, бровями. — Археолог?
— Вроде того. — Ринд еще не свыкся с новым титулом. — У меня назначена встреча с мистером Гамильтоном.
— С мистером Гамильтоном. Точно. — Привратник еще сильнее нахмурился. — Он будет очень рад. — И посмотрел, с усилием подняв глаза, в лицо посетителю.
Ринд, успевший убрать письмо, терпеливо ждал, глядя прямо перед собой.
— Какой молодой, а уже ученый, — сказал старик. — Хотя… — Он пожал плечами. — Сюда проходите.
Они вошли в просторные залы, неожиданно темные и безлюдные. Впрочем, припомнил Ринд, попечители настолько радели о своих коллекциях, что не допускали нигде открытого пламени, не говоря уже об искусственном освещении, поэтому в пасмурные дни вроде сегодняшнего, когда солнце скрывалось за пеленой из туч и смога, здание погружалось в кромешный мрак и его оставалось только закрыть.
Дряхлый привратник, морщинистый, точно сломанный аккордеон, заковылял по мраморной лестнице, ведущей в Большой зал музея. Тут он остановился перед пустой читальней и, чуть не заскрипев от натуги, обернулся.
— Прошу, располагайтесь как у себя дома, мистер Как-вас-там-правильно?
— Ринд.
— Прошу, располагайтесь как у себя дома, мистер Райан. Мистер Гамильтон скоро будет.
И он растворился в темноте, словно домовой из сказки, оставив гостя в одиночестве дивиться странным событиям, которые так стремительно его сюда привели.
Буквально пару дней назад, еще до визита в Хрустальный дворец, Ринд потерял последнюю надежду найти благосклонное ухо среди музейных властей. Но вот не успел он составить очередное письмо, как в его гостиничном номере материализовалось послание — запоздалый ответ на прежнюю корреспонденцию и приглашение на беседу. Здесь явно попахивало закулисной игрой, однако Ринд не видел смысла разбираться в подобных тонкостях.
Не зная, чем отвлечься от беспокойных мыслей, он прошелся по свеженавощенному полу, и тонкий скрип его подошв напоминал крысиный писк. Молодой шотландец полюбовался настенными фресками с изображением танцующих нимф. В изумлении остановился перед статуями, очень похожими на сфинксов. Оценил бескрайний кессонный потолок, еле различимый во мраке. Прислушался к легкому шелесту дождя. Подышал тяжелым и спертым воздухом, пропитанным запахами старинных книг, пчелиного воска и формальдегида… И вдруг почувствовал себя совсем крохотным. А еще, как ни странно, ему почудился чей-то пристальный взгляд.
Незаметно, почти непреднамеренно, Ринд потихоньку перемещался в направлении Египетской галереи, когда его остановил чей-то голос:
— Эй, юноша!
Развернувшись, Ринд поначалу ничего не мог разобрать среди перламутровых лучей. Затем поморщился, услышав шуршание, как если бы к нему ползла гадюка, и наконец различил бледного, словно мертвец, человека в похоронном смокинге, жилетке пепельного цвета и черном цилиндре.
— Вы — мистер Ринд, — произнес мужчина и двинулся навстречу гостю прихрамывающей походкой.
— Да, — отвечал молодой шотландец. — А вы, должно быть, мистер Гамильтон.
— Сибстер, где-то под Уиком…
— Верно, — подтвердил Ринд, пожимая протянутую руку, неестественно бледную и костлявую.
Гамильтон изучал его через толстые стекла очков.
— А вы намного моложе, чем я ожидал.
— Мне почти двадцать один.
— Двадцать один? В самом деле? Учитесь, как я полагаю?
— В данное время — нет.
— Работаете?
— В данное время — нет.
Гамильтон продолжал рассматривать гостя в упор.
— Весьма любопытно. А впрочем, проходите. — Он приподнял свою трость, указывая путь. — Здесь у меня кабинет, как раз для подобного рода встреч.
— Вы принимаете посетителей?
— Когда возникает необходимость.
— …Поговорить о защите национальных реликвий?
— Юноша, вы ведь не очень стеснены во времени? Может, у вас есть другие дела?
— Нет-нет.
— Тогда пройдемте в мой маленький кабинет. Нас ожидает длинная беседа.