В огромной куче было больше двадцати учебников и пособий по теологии, и он уже поставил перед собой задачу перечитать их все за ближайшие дни. Помимо них его ждали огромные труды на иврите и латыни, тысячи страниц серьезных философских сочинений. Аристотель. Спиноза. Витгенштейн. А еще многочисленные эссе и толкования Священного Писания. Девятнадцать лет — слишком много, чтобы наверстать за один присест.

Проработав шесть часов без перерыва, Бен потянулся, поднялся и прошел в крохотную ванную. Быстро принял душ, надел джинсы, белую рубашку и съел сэндвич с тунцом, купленный накануне на бензоколонке. В начале третьего он вышел, прогулялся до центра города, потратив на дорогу двадцать минут, и направился в Бодлианскую библиотеку, самую большую и старейшую библиотеку Оксфордского университета.

Припекало. Бен снял пиджак и перебросил его через плечо.

И вот, когда он шел через старый город под безоблачным голубым небом, случилось странное. «Что это?» Он остановился.

«Я самый обыкновенный, нормальный человек. Студент колледжа. Иду в библиотеку. Я — обычный человек и ничего больше».

Внезапно, на один лишь короткий чудесный миг все это показалось возможным. Что он сумеет жить простой жизнью, о которой всегда мечтал, в стороне от жестокости и ужасов, среди которых пришлось провести целую вечность. Что в один прекрасный день он снова познает счастье, что боль уйдет навсегда.

То был всего лишь мимолетный вкус благополучия, ощущение нормальности и свободы, обещание некой иной жизни. Бен знал, что впереди еще много трудных дней, дней, когда жизнь покажется невозможной, но здесь и сейчас, впервые за несколько месяцев, он почувствовал солнце на лице и радость оттого, что жив. Может быть, худшее позади. Может быть, он на пути к выходу.

Она бы этого хотела. Ее лицо встало перед ним, и он ощутил глубоко в себе пустоту потери и острую боль вины. Захотелось протянуть руку и дотронуться до нее, а потом она улыбнулась, и ему захотелось плакать, но и улыбаться тоже.

«Ох, Ли, как мне жаль, что так случилось».

«Знаю», — прозвучал у него в голове далекий голос.

Он еще улыбался, грустно, про себя, проходя через каменные ворота Бодлианской библиотеки. В главных читальных залах пахло старой кожей и полированным деревом. Бен подошел к столу и показал библиотекарше свою карточку.

Двадцать лет назад женщины за столом славились тем, что одним лишь взглядом могли отпугнуть студента. Не остались ли они там до сих пор, поседевшие, располневшие и еще более грозные?

Библиотекарша мило улыбнулась. Лет двадцать восемь-двадцать девять, песочные кудряшки забраны в хвост, лицо — милое, открытое — обрамляют маленькие завитки. Посмотрев его имя в карточке, она еще раз улыбнулась. Он назвал требуемую книгу, и библиотекарша тихонько сообщила, что придется подождать, потому что ее нужно доставить из хранилища.

Бен поблагодарил и следующие полчаса листал журналы в кабинке напротив стола выдачи. Несколько раз он чувствовал ее взгляд. Потом уже другой служитель принес заказанную книгу, и ту библиотекаршу Бен больше не видел.

Он вышел из библиотеки ближе к вечеру и окунулся в жаркую, потную жизнь городского центра, такую не похожую на прохладную тишину читального зала. Он глубоко вдохнул запах старого города и негромко, обращаясь только к себе, сказал:

— Ну вот я и вернулся.

8

Греция

День четвертый

— Линия надежная? Мне нужно с вами поговорить.

— Надежная. Почему не доложила раньше, Каплан?

— У нас проблема.

Пауза.

— С девушкой?

— Боюсь, что да.

— Вы ее убили? Вам же было дано четкое указание взять ее живой.

— Она жива.

— Тогда что?

— Жива, но для нас бесполезна.

— Хочешь сказать, вы облажались?

— Мы нашли ее, ясно? Она была у нас в руках. Но взять оказалось непросто. Она была на скутере. Мы гнались за ней больше трех миль, от виллы до холмов. Дороги там извилистые, много деревьев. Попытались прижать ее к обочине, а она запаниковала, съехала на проселок, куда мы проехать не могли. Я оставила Росса и Паркера в машине и взяла с собой Хадсона. Преследовали ее пешком.

— И она ушла.

— Нет. Мы ее взяли. Далеко она не уехала, свалилась с мопеда.

— Есть серьезные повреждения?

— Внешних нет. Ушибы и ссадины, не более того. Но она получила травму головы. Больше тридцати часов находилась без сознания. Очнулась только вчера. У нее что-то вроде травматической амнезии. На наши вопросы ответить не может.

— Ты уверена, что взяли того, кто нам нужен, а не ошиблась?

— Я уверена на сто процентов.

— В каком она состоянии?

— Трудно сказать. Амнезия бывает и скоротечной.

— Будем надеяться. Есть представление, насколько серьезна ситуация?

— Все под контролем.

— Звучит не слишком убедительно, Каплан. Если память не восстановится в самое ближайшее время, придется переправить ее сюда, где возможности другие.

— Есть еще одна небольшая проблема.

— Хочешь сказать, что ситуация ухудшается?

— С виллы исчезли ее вещи. Мы побывали там, хотели все забрать. Так вот, сейчас там ничего нет. Ни бумаг, ни записей, ни багажа. Все пропало. Она должна была оставаться на вилле до утра. Пришлось срочно менять план. Прежний вариант с несчастным случаем не проходил.

— Отличная работа, Каплан.

— И еще одно. На вечеринке был один парень, наверное, какой-то ее бойфренд. Он и раньше там появлялся, только мы его в расчет не принимали. А потом, уже на вечеринке, он опрокинул бокал с вином, в которое Хадсон подсыпал снотворное. И похоже, сделал это намеренно.

— Значит, ему что-то известно. Кто такой?

— Насколько мы знаем, местный. Один из ее приятелей, а их у нее много. Возможно, женат, потому и держался осторожно. К вилле пристроен гараж, так он всегда оставлял свой «мерседес» в гараже, где мы его не видели. Думаем, что это он и вывез ее вещи. Вывез еще раньше, на «мерседесе». Скорее всего, к нему она и поехала на скутере.

— Тогда нельзя исключить, что ему известно все.

— Возможно. Но тогда мы такой сценарий предусмотреть не могли.

— У вас есть какая-то информация по этому человеку?

— Мы над этим работаем.

— Ситуацию нужно исправить как можно быстрее. Время дорого. Ее скоро хватятся.

— Мы его найдем.

— Да уж постарайтесь. И когда найдете, сделайте так, чтобы хвостов больше не оставалось. Может быть, нам еще удастся разгрести дерьмо без лишней вони. А пойдет вонь — вам крышка. Понятно?