Бен приблизился на шаг и заглянул под козырек бейсболки.
Лицо Гласса было изуродовано: он потерял нос и глаз, желтая кожа пузырилась и шла черными пятнами, местами открытые ранки еще сочились, губы практически исчезли.
Охваченный ужасом, Бен вспомнил взрыв вертолета. Они с Кларой успели отбежать подальше. Через две секунды вертолет вспыхнул. Две секунды… Возможно, Глассу как раз хватило времени, чтобы вылезти из кабины, но спрятаться от взрыва он не успел.
Бен подошел еще на шаг. Рот Гласса искривился в улыбку.
— Вот мы и встретились снова…
— Не надо, Джек. Отпусти ее.
Гласс улыбнулся и сильнее вжал кончик ножа в живот Ли. Она забилась в его руках. Бен вздрогнул и отшатнулся.
— Чего ты хочешь?
— Хоуп, ты сломал мне жизнь, — сказал Гласс. — Теперь я намерен с тобой поквитаться.
— Тебе нужен выкуп? Говори, сколько. Я дам тебе денег на пластическую операцию. Все, что угодно, только отпусти Ли.
— Ты не понял. Твои деньги мне не нужны!
Сердце Бена сжалось. Значит, это не похищение с целью выкупа…
— Кролл мертв. Все кончено. Отпусти ее и уходи. Я не стану тебя преследовать.
Гласс молча улыбался.
— Обещаю оставить тебя в покое, — продолжал Бен. — Я помогу тебе. Ты получишь все, чего захочешь. Только не делай глупостей.
Улыбка Гласса стала шире.
— Возьми в заложники меня, — предложил Бен. — Возьми меня и отпусти ее.
Сквозь туман Бен видел проходящих мимо людей: молодая парочка, за ней семейство. Кто-то показал на Гласса пальцем. Раздался крик, потом еще один.
Тут Бен испугался по-настоящему: Глассу, похоже, на все наплевать.
— Отпусти ее! — закричал Бен, поддавшись отчаянию.
Гласс молча ухмылялся, Ли пыталась вырваться из его хватки. Бен поймал ее взгляд и мысленно дал ей обещание, надеясь, что сможет его сдержать.
— Это тебе, Хоуп! — завопил Гласс.
По выражению изуродованного лица Бен понял намерения Гласса: пальцы в черной перчатке крепче стиснули рукоятку ножа, мышцы правой руки напряглись.
— Нет… нет… нет!
Ли вздрогнула, резко втянула воздух. Бену уже доводилось слышать такой звук: так удивленно ахает человек, пронзенный холодной сталью.
Гласс отпустил Ли. Ее колени подогнулись, и, словно марионетка, у которой обрезали ниточки, она рухнула на землю с торчащим из живота ножом. Лезвие вошло по самую рукоятку.
Раздался женский крик.
Гласс глянул на Бена и бросился бежать. Его шаги эхом отдавались от стен в переулке.
Бен подскочил к Ли, опустившись рядом с ней на колени. Она лежала на каменных плитах набережной, откашливая кровавые сгустки. Платье насквозь пропиталось кровью. Бен прижал Ли к себе, испачкав лицо и руки. Он ничем не мог ей помочь. К ним подбежали прохожие. Кто-то закричал, девушка закрыла рот ладонью.
— Врача! Позвоните в «скорую»! — завопил Бен.
На него смотрели смертельно бледные лица. Кто-то достал мобильник.
Ли попыталась что-то сказать, и Бен склонился поближе. Она судорожно дернулась, безумно вращая глазами от страха. Бен прижал ее к себе, молясь, чтобы она не умерла.
Но она умирала.
— Я люблю тебя, — сказал он.
Ли что-то беззвучно ответила.
Бен держал ее в объятиях, чувствуя, как слабеет пульс. Сердце билось все медленнее, потом совсем замерло.
— «Скорая» сейчас приедет, — сообщил кто-то глухим голосом.
Ли не подавала признаков жизни: пульса нет, глаза открыты, дыхания не чувствуется.
Бен потряс безжизненное окровавленное тело.
— Держись! — закричал он. — Ну же, держись!
На его щеках слезы смешивались с кровью и капали на лицо Ли.
— Умерла, — сказали над его головой.
Бен уткнулся лицом в плечо Ли — она была теплая. Он стиснул ее в объятиях, тихонько покачал, содрогаясь от беззвучных рыданий.
— Она умерла, — повторил тот же голос, и кто-то мягко положил руку на плечо Бена.
Бен поднял взгляд: на него смотрела молодая белокурая женщина с искаженным от боли лицом и слезами на глазах.
— Я медсестра, — сказала она по-английски. — Мне очень жаль, но ей ничем не помочь.
Бен так и стоял на коленях, свесив голову. Кто-то набросил на Ли пальто, медсестра закрыла ей глаза. Все вокруг плакали. Какая-то старушка перекрестилась и пробормотала молитву.
Из оперного театра выходили люди — быстро собралась толпа. Некоторые узнали Ли, послышались крики ужаса. Из театра выбежал Клаудио, закрывая лицо руками. Вдалеке завыли сирены, постепенно приближаясь.
Бен перестал воспринимать окружающее. Шума он не слышал, в голове оставалась одна-единственная мысль. Белки его глаз ярко выделялись на залитом кровью лице. Он встал и посмотрел на тело Ли, прикрытое чьим-то пальто.
Толпа раздвинулась, пропуская Бена. Его провожали взглядами, к нему прикасались чьи-то руки, беззвучно двигались губы, произнося какие-то слова.
Бен пошел прочь. Подняв взгляд, он увидел в окне старушку, которая отчаянно размахивала руками, пытаясь привлечь его внимание. С искаженным лицом она показала на полутемный переулок. Бен понял, что имела в виду старушка.
Он пошел быстрее, потом побежал. Шаги гулко бухали по мостовой и эхом отдавались от стен извилистого мрачного переулка.
Гласс не мог бежать быстро: раны еще не зажили, плечо болело. В переулках Венеции было темно и пусто, на город опускалась тяжелая пелена тумана. Туман — это хорошо, поможет скрыться. Надо переждать где-нибудь в безопасном месте; раны заживут, он вновь наберется сил. А Бен Хоуп пусть пока помучается. Потом можно будет вернуться и прикончить его — не спеша, с удовольствием, как получилось бы в тот раз, если бы не помешал старый маразматик Кролл.
В канале волны шлепали о стены. Сквозь клубы тумана впереди открылась арка моста. Гласс захромал по ведущим вниз скользким ступенькам. Старые выщербленные стены покрывал зеленоватый налет водорослей.
На воде покачивалась лодочка с подвесным мотором. Гласс забрался в нее, завел мотор и взялся за руль. Лодка развернулась, оставляя белый пенный след в темной воде узкого канала. Через несколько сот ярдов будет площадь Сан-Марко, а за ней откроется Большой Канал. Там уже не догонят — пять минут, и он исчез.
Добравшись до моста, Бен услышал затихающий рев моторной лодки. Сердце билось о ребра, в боку кололо. На воде быстро таял пенный след, разбиваясь о грязные стенки канала.
Бен продолжал бежать, сосредоточенно и целенаправленно, к одной-единственной цели. Потом нахлынут горе и боль — много боли, — но сейчас он думал только об одном.