— Бывают неполные карты. Многие быстро устаревают.
— То есть вы полагаете, это ничего не доказывает?
— Я полагаю, это мало что доказывает.
— А Библии?
— Еще меньше.
Макнайт взял яблоко.
— Тогда прошу за мной, — сказал он и направился в библиотеку.
Он постучал еще раз.
У него в кармане лежало два письма. Первое было от главного констебля Каррена из полиции графства Монаган, подробно рассказывающее о прежних стычках Эвелины Тодд с законом. Однажды некий мужчина проводил ее до дому, а когда предпринял попытки к сближению, его жестко отвергли — «со зверской силой». Второй раз она, что, правда, так и не было доказано, выпустила замученных волкодавов довольно известного лорда. Было еще обвинение, что в детстве она кидалась камнями в окна местной церкви. Прилагался также полный отчет Каррена о его посещении монастыря Святого Людовика и беседе с матерью Женевьевой Бертолле. Как и другие представители Церкви, с которыми Гроувс сталкивался в последнее время, монахиня сначала уходила от ответов, но затем под нажимом и словно с облегчением поведала обличительные подробности. Эвелина Тодд, утверждала она, была трудной девочкой, во многом выше своих сестер по прилежанию, смирению и добросовестности, но склонной к диким и необъяснимым вспышкам, которые загадочно контрастировали с ее обычным поведением. В мгновение ока ее набожность могла смениться мучительными душевными терзаниями, а иногда — самой возмутительной бранью. Последняя, хотя и нечасто, вырывалась у нее главным образом в моменты полнейшего смирения и иногда сопровождалась пароксизмальными провалами памяти. Ее последующее раскаяние было искренним, она не находила себе оправдания и долго, изнуряя плоть, искала спасения в молитве.
Как-то матери-настоятельнице попалась неоднократно переписанная рукой Эвелины «контрольная по совести», которой никто не задавал. И скоро Гроувс стал обладателем копии этого документа.
«Нечистая сила влечет мое сердце к нему, отдаляя его от Бога. Я испытываю наслаждение при мысли о том, что являюсь частью его силы. Мне лестно думать, что он пребывает во мне, избрал и оберегает от тех, кто хочет причинить мне зло. Я знаю, он не желает мне зла, и помню — когда-то он был ангелом и единственным его неверно истолкованным грехом стала гордость. Порой я не могу переносить грубых слов в его адрес, и мне очень трудно примирить в себе двух высоких противников. Я должна отдать свое сердце Искупителю, а разум поделить между собственной силой и волей другого. Однако иногда меня одолевают сомнения, достаточно ли велик мой храм, чтобы в нем ужились оба. Все чаще мне кажется, что придется прибегнуть к насильственному выселению, но я одна, как я одна всегда, и, боюсь, придется использовать мое собственное тайное оружие».
Каррен приписал дополнение: «Во время беседы с матерью Бертолле мисс Тодд утверждала, что не помнит, чтобы писала такое, хотя и не отрицала, что это ее почерк, а позже, в бреду, говорила, будто бы имела в виду не тайного любовника, как полагали — ибо такие признания не редкость, — но самого господа Люцифера».
Гроувс постучал еще раз, настойчиво, в такт ударам своего сердца.
ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК.
Ответа не было. Благодарный за возможность проявить минутное колебание, он с сомнением посмотрел на своих спутников, прикидывая, достаточно ли этого и можно ли теперь уйти, не потеряв лица. Он постучал еще раз, для вящей уверенности. Тишина.
Он уже собрался уходить, когда Прингл достал связку отмычек и на глазах у встревоженного Гроувса методично, одну за одной принялся вставлять их в простой цилиндрический замок. Гроувс хотел его остановить, для вида сославшись на незаконность, но замок вдруг щелкнул, и молодой человек толкнул дверь в жутковатый мрак.
Все трое напряглись, почти не сомневаясь, что сейчас на них выскочит какое-нибудь чудище, похожее на летучую мышь. Констебль зажег фонарь и осветил крошечную комнатушку. Ничего. Гроувс призвал все свое мужество и рискнул вытянуть голову. Ее не снесло. Прингл вошел в комнату, и на него никто не набросился. Остальные, следуя его примеру, протиснулись следом.
Комната была тщательно выметена и прибрана, книги стройно выстроились на полках, кухонные принадлежности были разложены, как хирургические инструменты. Идеальный порядок нарушали только запах опаленного воздуха, как если бы молния ударила при влажном ветре, да назойливая крыса на чердаке. Прингл нашарил спичку и зажег масляную лампу. Но и при свете комната не стала менее угрожающей.
— Ее нет дома, — выдохнул Гроувс. Облегчение, которое он испытал, не уступало разочарованию.
— Где же она, сэр? — спросил Прингл.
— Кто ее знает, — сказал Гроувс и попытался вообразить Эвелину за каким-нибудь зловещим занятием: варит зелье в чане, отплясывает на шабаше или шепчется о чем-то со своими инкубами.
Но простая правда заключалась в том, что ее всего-навсего не было дома, и он решил извлечь из этого обстоятельства максимум возможного.
— Вы оба идете вниз, — приказал он, — и если она появится, немедленно задерживаете, а кто-нибудь поднимется меня предупредить.
Оставшись один, он минуты две стоял, лишь медленно поворачивая голову и пытаясь проникнуться этим местом всем своим существом, ощутить его всеми своими сверхъестественными чувствами. Но, честно говоря, кроме жара в крови, ему трудно было что-то уловить.
Он начал с постели, маниакально переворачивая прокипяченные простыни и шаря под подушкой в поисках талисманов, локонов, амулетов. Искал на полу капли воска. Проверил кухонный уголок на наличие у хозяйки извращенных вкусов: печени младенцев, кошачьих внутренностей, жеваных волос. Осмотрел стены в поисках какой-нибудь щели, потайной дверцы, через которую могли проходить гости. Взял тряпичную куклу и проверил, не обрабатывали ли ее по системе вуду. Наконец с большой неохотой обратился к самому главному в комнате, чего нельзя было избежать, — к книжным полкам и рядам пугающих книг на них.
Он не нашел знакомых названий и презрительно поджал губы. Провел пальцем по выпуклым корешкам в надежде обнаружить что-нибудь предосудительное: пособия и книги по магии, требники в волчьей коже. На некоторых книгах была указана цепа и стояла печать Артура Старка, и он подумал: может, она их украла? Пролистал ее потрепанную Священную Библию и приподнял с края полки тоненькую тетрадку без всяких надписей, какими пользуются студенты. Открыв ее, он нашел подробные конспекты университетских лекций, в том числе лекции профессора Гамильтона, который, насколько он помнил, имел какое-то отношение к философии.
«Джентльмены, я прошу вас обратить свои взоры на меня и задаться вопросом, существую ли я. Просил бы вас рассмотреть возможность того, что я просто тень или что-либо иное совершенно нематериального свойства. Не потому, спешу прибавить, что я считаю себя призраком или в самом деле тенью. В реальности по целому ряду вполне уважительных причин я могу быть признан человеком».
Он поморщился, словно вдохнул испарения какого-то ядовитого вещества, и уже собирался положить тетрадь на место, когда заметил торчащий краешек еще одной тетради, укромно стоящей у задней стенки полки. Интересно. Он отодвинул книги и вытащил ее из тайника на свет.