– Простите?
Это было единственное, что она смогла произнести.
– О, я знаю – они говорят, что отец просто исчез. Но они ошибаются.
– Почему вы так решили?
– Почему? – Снова послышался шорох платья. – Позвольте мне вам сказать почему.
Мисс Макфадден снова включила свет и указала Норе на большую фотографию в старинной рамке. Это был изрядно выцветший портрет молодого человека в строгом, наглухо застегнутом костюме. Молодой человек улыбался, обнажив пару передних металлических зубов. Прикрывающая один глаз черная повязка придавала ему несколько злодейский вид. Лоб у молодого человека был невысокий, а скулы выдающиеся – как у Клары.
Клара Макфадден начала говорить неестественно громким и злым голосом:
– Снимок был сделан вскоре после того, как отец вернулся с Борнео. Вы, конечно, понимаете – он был коллекционером. Еще совсем юношей он провел несколько лет в восточной Африке, что позволило ему создать внушительную коллекцию африканских млекопитающих и различных экспонатов, полученных от туземцев. Вернувшись в Нью-Йорк, он стал одним из кураторов музея, только что созданного его другом по лицею. Теперь он называется Американский музей естественной истории. То были совсем иные времена, мисс Келли. Большая часть кураторов музея были состоятельными джентльменами наподобие моего отца. Они не имели систематической научной подготовки, и их можно назвать дилетантами в лучшем смысле этого слова. Отец всегда интересовался разными диковинами и всякими курьезами. Вы слышали, мисс Келли, о кабинетах диковин?
– Да, – ответила Нора, торопливо делая записи, чтобы зафиксировать все мельчайшие подробности рассказа. Она уже жалела, что не захватила диктофон.
– В то время в Нью-Йорке их было довольно много. Но Музей естественной истории начал довольно быстро вытеснять их из бизнеса. Получилось так, что отец, как куратор, занимался приобретением для музея коллекций обанкротившихся кабинетов. Он активно переписывался с их владельцами: семейством Делакурта, Барнумом, братьями Кэдволедер. Одним из таких кабинетов владел Джон Кэнади Шоттам. – Старая леди налила себе еще одну ложечку лекарства. В неярком свете торшера Нора прочитала этикетку на бутылке: «Тонизирующая растительная микстура Лидии Пинкам».
– Да, – кивнула Нора, – Кабинет природных диковин и иных редкостей Дж.К. Шоттама.
– Именно. Круг ученых в то время был очень узок, и все они были членами лицея. Весьма одаренные люди, скажу я вам. Шоттам тоже входил в круг избранных, но в то же время он был, как теперь говорят, и шоуменом. Он открыл кабинет на Кэтрин-стрит и брал за вход мизерную плату.
Основными его посетителями были представители низших классов. В отличие от многих своих коллег Шоттам считал, что если дать людям образование, то они избавятся от страданий и нищеты. Именно поэтому он открыл свой кабинет в весьма сомнительной округе. В первую очередь Шоттам хотел просветить молодых людей. Как бы то ни было, ему требовался помощник, чтобы систематизировать коллекцию, приобретенную им у молодого человека, убитого туземцами на Мадагаскаре.
– У Александра Мэрисаса.
Со стороны кресла, в котором сидела дама, послышался шелест шелка. Она выключила свет, в очередной раз погрузив комнату и портрет своего отца в темноту.
– Похоже, мисс Келли, что вам очень многое уже известно, – с подозрением в голосе произнесла Клара Макфадден. – Может быть, я утомляю вас своим рассказом?
– Что вы, что вы! Конечно, нет. Прошу вас, продолжайте.
– Кабинет Шоттама был довольно жалким. Отец время от времени ему помогал, что казалось ему довольно обременительным. Коллекция была скверной, собранной случайно, без всякой системы. Чтобы заманить бедняков, и в первую очередь уличных ребятишек, Шоттам стремился к сенсационности. У него был зал, который он называл «Галереей неестественных диковин». Как мне кажется, на создание этой галереи его вдохновила «Палата ужасов» мадам Тюссо. Ходили слухи, что некоторые люди, посещавшие эту галерею, исчезали навсегда. Полная чепуха, естественно, и скорее всего эти слухи распускал сам Шоттам, надеясь таким образом повысить посещаемость своего заведения.
Клара Макфадден достала из складок своего наряда кружевной платочек и, откашлявшись в него, продолжила:
– Именно в это время членом лицея стал человек по имени Ленг. Энох Ленг. – В ее голосе явно звучала ненависть.
Нора вдруг ощутила, как учащенно забилось ее сердце.
– И вы были с ним знакомы?
– Отец о нем очень много рассказывал. Особенно к концу жизни. У отца, как вы могли заметить, были повреждены глаз и зубы. Ленг помог ему поставить серебряный зубной мост и нашел очки с необычно толстыми линзами. Создается впечатление, что он был весьма разносторонней личностью.
Старая дама вернула платок в складки своего траурного наряда, приняла очередную ложку эликсира и продолжила повествование:
– Говорили, что он прибыл из Франции, из небольшого горного поселения где-то на границе с Бельгией. Поговаривали, что он происходит из аристократической семьи и имеет титул барона. Эти ученые мужи, как вам известно, просто обожают посплетничать. Нью-Йорк в ту пору был страшно провинциальным местом, и Ленг сумел произвести на всех сильное впечатление. Никто не сомневался в том, что он весьма просвещенная личность. Он, кстати, называл себя доктором, и все утверждали, что он искусный хирург и химик.
Последняя фраза Клары Макфадден была сдобрена изрядной порцией уксуса.
В застоялом воздухе витал запах плесени. Кот непрерывно мурлыкал, и звук этот очень напоминал шум крошечной турбины.
Наступившую тишину снова прорезал скрипучий голос:
– Шоттам искал куратора для своего Кабинета. Ленг проявил интерес к его предложению, хотя это был один из самых плохих кабинетов Нью-Йорка. В итоге Ленг арендовал в доме Шоттама весь третий этаж.
Пока все это совпадало со сведениями, содержащимися в послании Шоттама.
– И когда же это произошло? – спросила Нора.
– Весной тысяча восемьсот семидесятого года.
– Ленг жил в кабинете?
– Вы можете представить, чтобы человек с происхождением Ленга обитал в районе Пяти углов? Подобное просто невозможно. Но никто не знал, где его дом. Ленг был очень странным, вечно ускользающим от прямых ответов человеком – очень чопорным как в манере поведения, так и речи. Он не допускал никакой фамильярности.
Большую часть своего времени он проводил либо в Кабинете Шоттама, либо в лицее. Насколько я помню, его работа у Шоттама первоначально планировалась на один-два года. Первое время Шоттам был очень доволен деятельностью Ленга. Ленг составил каталог коллекции и написал карточки на каждый экспонат. Но затем что-то случилось, и Шоттам стал относиться к Ленгу со все возрастающим подозрением. Шоттам даже хотел попросить его оставить работу, но не стал этого делать. Ленг щедро платил ему за аренду третьего этажа, а Шоттам постоянно испытывал недостаток в средствах.