Тара раздраженно махнула рукой.
— Неважно, заплачу сверху.
Лэш задумался.
— Наверное, я призвал бы на помощь самые атавистические инстинкты, затронул бы самые ранние воспоминания.
— Самые ранние воспоминания, — повторила Тара.
— Конечно, дети помнят прошлые события хуже взрослых. Лишь в возрасте около двух лет, когда у них развивается чувство собственной индивидуальности, они помещают воспоминания в определенный контекст, что позволяет…
— Атавистические инстинкты, — перебила Тара. — Понимаете? В программном обеспечении имеется их аналог. Это и есть слабое место.
Лэш обернулся к ней, заметив, что Сильвер тоже смотрит на Тару.
— Унаследованный код. Он имеет место в больших программных комплексах, приложениях, которые создаются годами, целыми группами программистов. Со временем самые старые процедуры выходят из употребления, становясь слишком медленными. По сравнению с окружающими их более новыми процедурами подобный оригинальный код — настоящий динозавр. Иногда он написан на каком-нибудь устаревшем языке, например на Алголе или PL-1, которым никто не пользуется. Или создателя процедуры уже нет в живых, а процедура настолько плохо документирована, что никто не понимает, как она работает. Впрочем, она находится в ядре программы, и ее боятся трогать.
— Хотя она давно устарела? — спросил Лэш.
— Лучше уж пусть работает медленнее, чем не работает вообще.
— К чему вы клоните? — осведомился Мочли.
Тара обратилась к создателю «Эдема».
— Можете отвести нас к первоначальному компьютеру? Тому, на котором вы в первый раз запустили Лизу?
— Он там.
Не говоря больше ни слова, Сильвер повернулся и куда-то пошел.
Продираясь сквозь становящийся все более едким дым, Лэш постепенно терял ориентацию. Периферийные устройства исчезли, зато появились высокие башни суперкомпьютеров, затем ряды похожих на холодильники черных шкафов с лампочками и переключателями из красного пластика, потом еще более старые мрачные машины в серых корпусах. Когда они добрались до середины зала, вдали от электромеханических периферийных устройств, шум слегка утих, а дым рассеялся.
Наконец они остановились перед чем-то напоминающим старый верстак. Он был побит и исцарапан, словно после многих лет интенсивного использования. На нем стоял длинный узкий ящик с черной табличкой над белой консолью, на которой находился ряд прямоугольных кнопок размером в дюйм из прозрачного пластика, с маленькими лампочками, зажигающимися при нажатии. В данный момент светилась только одна, но все устройство выглядело таким потрепанным, что остальные с тем же успехом могли давно перегореть. Монитора не было. С одной стороны стол слегка искривлялся, и там стояла электрическая пишущая машинка. Рядом расположились другие древности, в столь же скверном состоянии — клавишный перфоратор, считыватель перфокарт и высокая, похожая на шкафчик, коробка.
Тара подошла ближе.
— Центральный процессор IBM-2420. С управляющей системой 2711.
— И это сердце Лизы? — недоверчиво спросил Лэш.
Вся техника выглядела невероятно старой.
— Знаю, о чем вы думаете. Судя по его виду, он неспособен справиться даже с таблицей умножения для третьего класса. Впрочем, внешность порой обманчива — в конце шестидесятых годов он был сердцем многих учебных компьютерных лабораторий. И прежде чем доктор Сильвер начал активно работать над Лизой, это оборудование успело настолько устареть, что его можно было купить на распродаже. Кроме того, вы не смотрите на него с точки зрения программиста. Не забывайте, что Лизу никогда никуда не переносили, она лишь развивалась и расширялась. Так что скорее думайте о нем как о свече зажигания большого и мощного двигателя.
Лэш посмотрел на старый компьютер. «Свеча зажигания, — подумал он. — А мы собираемся вытащить ее».
— Давайте просто выключим его, — сказал он.
Стоящий рядом Сильвер улыбнулся, и от его улыбки Лэша обдало холодом.
— Попробуйте.
Конечно. Если Сильвер так тщательно защитил Лизу от хакерской атаки или перерыва в электроснабжении, то наверняка он убрал и все выключатели.
— Ничем столь примитивным мы заниматься не будем, — сказала Тара. — Давайте введем новую программу в этот старый две тысячи четыреста двадцатый. Команду, которая прикажет Лизе отменить уровень тревоги Гамма, включить питание и открыть перегородки. — Она посмотрела на Сильвера. — Что сейчас делает этот компьютер?
— Он содержит загрузочную программу, которая считывает и запускает другие. В основном самообучающиеся алгоритмы для нейронной сети, — ответил Сильвер, не глядя на Тару.
— Когда его перезагружали в последний раз?
Создатель «Эдема» снова слабо улыбнулся.
— Прошло больше десяти лет. Лизу перезапускали тридцать две версии назад.
— Но ведь ничто не мешает сделать это сейчас?
— Нет, не мешает.
Тара повернулась к Лэшу.
— Отлично. Мы можем использовать загрузочную программу для ввода нового набора команд. Это базовая машина, первая из костей домино. Она содержит те самые старые воспоминания, о которых вы говорили.
— И что?
— То, что пора показать Лизе ребенка, который сидит в ней. — Она снова обратилась к Сильверу: — На чем она запрограммирована?
— В восьмеричном машинном коде.
— Сколько времени вам потребуется на написание такого алгоритма, как я говорила, и подготовку перфокарт?
— Четыре, может пять минут.
— Хорошо. Чем быстрее, тем лучше.
Лэш увидел, что Тара смотрит в глубь зала, на расходящийся большими серыми клубами дым. Но создатель «Эдема» не двигался с места.
— Доктор Сильвер? — сказала Тара. — Нам нужна эта программа.
— Это бесполезно, — последовал усталый ответ.
— Бесполезно? — переспросила Тара. — Почему, черт побери?
— Я подготовил Лизу к любой случайности. Думаете, я не защитил ее от этого? В суперкомпьютерах «Крэй» работает десяток виртуальных машин типа 2420. Исходящие из них команды постоянно сравниваются друг с другом. В случае какого-либо несоответствия Лиза пользуется другим источником, игнорируя первоначальный модуль.
Тара побледнела.
— Хотите сказать, что никаким способом невозможно модифицировать программу? Нельзя изменить набор команд?
— Для нас — нет.
Наступила глубокая тишина. Глядя на лицо Тары, Лэш почувствовал, что едва начавшая тлеть искорка надежды быстро угасает.