Подождав, пока Том утрет губы, Валентина обращается к нему:
— Отче, мы спрашиваем вас, потому как вы имеете опыт духовной работы, а найдя труп Моники, вы автоматически стали частью дела. Положение у вас весьма необычное. Ну и так мы избежим огласки. Ведь даже в церкви есть те, кто не умеет хранить тайны.
— Простите, что перебиваю. Я больше не отче. Я Том. Просто Том Шэман.
— Scusi, — извиняется лейтенант, подняв руки. — Итак, Том, с чего начнем? Что означает число шестьсот шестьдесят шесть?
— Ладно, — говорит Том, отставляя в сторону чашку. — Обратимся к книге «Откровение», глава тринадцатая, стих семнадцатый и восемнадцатый. Переводов много, и все они отличаются в одном-двух словах, но суть в следующем: «…Никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть». [16]
Валентина в замешательстве спрашивает:
— Как это понимать? Нам надо разыскивать убийцу — или убийц — с татуировкой «666»?
— Возможно. Правда, мне лично не верится, будто ваш убийца принадлежит к совсем очумелым и отмороженным сатанистам. Ровное число ран и труп, оставленный на видном месте, означают то, что убийца умеет тщательно планировать действия и не менее тщательно скрывать свои сатанинские наклонности.
Ответ впечатляет Валентину.
— Мы таких называем «организованные преступники». Думаю, теперь, как просто Том Шэман, вы можете профессионально составлять психологические портреты.
— Приму за комплимент, — отвечает Том. — Три шестерки — очень важное число для сатанистов. Нанося жертве такое количество ран, убийца совершает подношение. Скажу больше: он намеренно хотел, чтобы вы нашли тело и заметили его работу. И поэтому убийство можно воспринимать как выступление. Демонстрацию силы и намерений.
Такого полного ответа Валентина не ожидала.
— Не секрет, что в последнее время подобных преступлений совершается все больше. Не только в Италии — по всей Европе. Даже в Америке.
Том кивает. Для него это не новости.
— За последние десять лет сатанисты оживились. Кое-кто из них — просто больные люди, ищущие острых сексуальных переживаний, или молодые банды, желающие себя показать. Прочие, вроде тех, кто убил нашу бедняжку, настроены куда как серьезнее.
Рокко удивленно спрашивает:
— Церковь ведет свою криминальную хронику?
— Ватикан за подобными убийствами следит так же плотно, как и ФБР — за терактами. Многие наши экзорцисты утверждают, что дьяволопоклонники к чему-то готовятся и проводят больше ритуалов. Учащают церемонии и жертвоприношения.
Валентина помешивает сахар в почти остывшем кофе.
— Я раскопала одно дело об убийствах в Ярославле, это город в России, километров триста от Москвы. Зарезали двух девушек-подростков: нанесли им шестьсот шестьдесят шесть ран и вынули сердца. Кровью убийцы окропили тело подельника, которого принимали в секту.
— Об этих убийствах я слышал, — кивает Том. — Днем позже та же банда убила еще двух подростков и закопала останки в могилах, помеченных перевернутыми распятиями. Еще они разожгли жертвенные костры, если мне память не изменяет…
— Было такое, — говорит Валентина. — У нас пока только общая информация, но из России пришлют больше деталей. Однако да, вы правы: убийцы разожгли ритуальный костер, на котором, очевидно, сожгли клок волос жертвы.
— Это в их обычае. Они и плоть убитых ели?
— Вы снова правы. Сатанисты пили кровь и жарили на огне куски тела, которые потом съели.
— Думаете, ваше дело как-то связано с тем?
Валентина качает головой.
— В России убийц поймали и посадили, так что прямой связи быть не может. Если только элемент подражания. Похожие случаи имелись в Италии: после убийства одного рок-певца и двух женщин в Милане раскрыли сатанинский культ.
Том кивает.
— Очень часто сатанинские ритуалы включают трех жертв. Таким образом сектанты порочат образ Святой Троицы, как бы издеваются над телами Бога Отца, Бога Сына и Святого Духа. Показывают, мол, христиане и Иисус бессильны в своей бесконечной борьбе с дьяволом.
Валентина изо всех сил старается, чтобы на лице не отразился страх: а вдруг убийство Моники Видич — это лишь начало?
— Том, — говорит она, — я приношу извинения за то, что мы вмешались в ваши дела и в личную жизнь. Мы отвезем вас обратно в отель, однако прежде разрешите попросить еще об одном одолжении.
— Смотря что за одолжение.
— Очень большое. Майор хочет организовать встречу, своего рода мозговой штурм, вместе с нашим патологоанатомом, профессором Монтесано. — Валентина делает небольшую паузу и завершает просьбу: — В морге.
Том и бровью не поводит, но по лицу видно: эту просьбу он выполнять не хотел бы.
— Если я соглашусь на встречу, то мы с вами в расчете? Окончательно?
Валентина смотрит на Рокко, затем — опять на Тома.
— Окончательно, — обещает она, надеясь, что в голосе не прозвучало сомнение или вина. Ведь пока не время и не место говорить Тому, что еще сотворил с телом Моники неизвестный убийца.
Атманта
666 год до н. э.
Над одной из городских стен висят тяжелые изогнутые крючья.
Висят давно и успели проржаветь. На медового цвета стенах темнеют бурые подтеки.
Никто никогда не спрашивает, для чего крюки.
Все и так знают.
Знают, потому что когда крюки идут в дело, то селяне замирают от ужаса.
Крюки принадлежат Ларсу, и он вешает на них провинившихся.
Живьем.
Однажды он подвесил на крюке за задние лапы собаку. Животное имело несчастье выбежать Ларсу навстречу и облаять его. Ларс чуть не перебил ей хребет голыми руками, но этого показалось недостаточно. Он заставил хозяина собаки и его шестилетнего сына сидеть под стеной, пока их питомец умирал под палящим солнцем. Прошло больше дня, прежде чем собака испустила последний взвизг. А Ларс предупредил ее владельца: мол, тронешь собаку или попытаешься облегчить ей муки — и тебя подвесят вместе с ней. Когда же собака издохла, Ларс заставил ребенка срезать ее и закопать за стеной города.
На земле под крючьями полно пятен: кровь, пот, слезы. Большая часть — от людей. И больше всего — от мужчин.
Но пусть читатель не обманывается, Ларс не чужд и женской плоти, если того требуют обстоятельства.