— Этрусская? Как необычно. Из тех дней до нас мало что дошло.
Танина с любопытством смотрит на подругу.
— Откуда ты знаешь? Нет, я, конечно, верю в твои широкие познания во многих областях. Особенно, — Танина лукаво улыбается, — в области мужского. Однако не думала, что твои интересы касаются и культуры этрусков.
— Они и не касаются. Просто был у меня однажды любовник, который собирал всякий мало-мальски ценный хлам, до которого дотягивались его жадные ручонки. Вот он и говорил мне об этрусках. Меня они, правда, не заинтересовали. Но что такого особенного в этой вещице?
— Если честно, то самой вещицы у него нет. Он ее не приобрел, пока. Эрманно работает по эскизу, принесенному неким монахом с острова Сан-Джорджио. Эта вещица — серебряная табличка, на ней изображен авгур, пронзенный своим же посохом.
— Какая гадость. — Лидия морщится, будто лимон съела.
— Эрманно говорит, табличка — одна из частей, составляющих нечто под названием «Врата судьбы».
— Серьезно? Что ж, надеюсь, и он, и тот полоумный монах, желающий продать вещицу, прилично заработают на ней.
— Еще и Эфран. Он непременно захочет свою долю. — Танина поднимает бокал и показывает хозяйке, что он пуст.
Лидия идет за бутылкой.
— О, этот пройдоха своего не упустит. Хотя дело свое знает и в прошлом году достал отменные драгоценности. Жемчуга. Роскошное ожерелье, идеально подходящее к лифу платья из голубого шелка, которое я себе пошила.
Лидия заново наполняет бокалы и отходит к изящному ночному столику из орешника, стоящему под вытянутым венецианским зеркалом.
— Что скажешь на это? — Она показывает подруге две маски, обе элегантны и богато украшены. Первая — trapunto uomo, [42] красное с золотом, вторая — trapunto donna, [43] слоновая кость и серебро.
Взглянув на них искоса, Танина говорит:
— Мне больше нравится donna. Uomo, на мой вкус, немного злой.
Лидия приставляет к лицу мужскую маску.
— Она определенно моя. Ты бери себе покорную даму. — Лидия протягивает подруге вторую маску. — Допьем вино, а после присоединимся к карнавалу. Сегодня в районе Санта-Кроче гулянка. Просто дикая. Тебе надо больше узнать о прихотях мужчин. Ну и мои бедра соскучились по сильной пояснице.
Гранд-канал, Венеция
1778 год
Гуляки в масках танцуют и флиртуют. Плывут, подхваченные потоком музыки от целого оркестра в изящной большой зале одного из самых новых палаццо. Роскошный дом — один из многих — принадлежит Джованни Маннино. Джованни — с острова Мурано, он последний в длинной родовой цепочке стекольщиков. Его предков изгнали на остров, когда власти запретили производство стекла в Венеции, опасаясь, как бы печи не взорвались вместе с городом. Теперь Джованни нувориш, которому банки всегда рады ссудить денег и у которого нет отбоя от заграничных заказов: берут все — от стеклянных бус до люстр. Как говорит жена Джованни, Джада, у них столько денег, что и за тысячу лет не потратить. Однако Джованни старается, и старается очень усердно.
Танина одолжила у Лидии не только маску, но еще и блестящее золотое платье и туфли на высоком каблуке того же цвета. Девушка чувствует себя похожей на куртизанку, ей неудобно. Впрочем, на празднике себе такое можно позволить. Здесь весело, к тому же надо хоть ненадолго забыть об Эрманно и его дурных манерах.
К Танине робко приближается мужчина невысокого роста в маске Казановы. Приоткрыв лицо — приятное, молодое, с темно-карими глазами, — он говорит:
— Не окажете ли честь, подарив мне следующий танец? И дозволено ли будет узнать, как имя той прелестницы, с которой я разделю его?
— А как ваше имя, сударь? Насколько я знаю, Казанова вдвое старше вас, вдвое выше и все еще пребывает за границей, и посему вы — не он.
— Я Клаудио Бонетти, и вы совершенно правы: я не Казанова. Однако сдается мне, старый рябомордый кобель вернулся-таки в Венецию через восемнадцать лет, проведенных за границей. Так что будьте осторожны, как бы маска не оказалась подлинным лицом. — Танина слегка постукивает по маске, и юноша опускает это изделие из папье-маше на уровень груди. — Одолжил у друга, больше не было. Мы здесь и оказались-то, потому что друг решил пойти на бал в последнюю минуту.
— Свою маску я тоже одолжила. И точно так же у порывистой подруги. — Открыв лицо, Танина награждает юношу улыбкой. — Меня зовут Танина Чинголи, и я охотно с вами потанцую.
Клаудио берет ее за руку.
Лидия тоже времени даром не теряет. Ее новая маска, нитка жемчуга и длинное кремовое платье приковали к себе внимание многих мужчин, создав такой переполох, который не под силу вызвать и взбалмошному ребенку. Среди окруживших Лидию имеются и старые ее знакомые.
— Лидия, ты выглядишь очаровательно. Обворожительно! Даже боюсь сказать, какая часть меня больше всего рада видеть тебя: мое сердце или мое мужское достоинство.
Лидия хохочет.
— Сердца у тебя нет, а значит, радуется твой старый похотливый кутас.
Мужчина сипло смеется.
— Ах, зелье! Твой пошлый язычок ранит меня.
— Ну так подойди. Я оближу тебя еще, как львица — вожака, когда залечивает ему раны.
Мужчина оглядывается в поисках бдительной и справедливо недоверчивой супруги.
— Позволь, я сначала потанцую, сама знаешь с кем, а после я всецело твой.
Погладив его по бедру, Лидия говорит:
— Вот и славно. У меня для тебя есть нечто такое, о чем ты даже не мечтал.
— Не сомневаюсь.
Лидия поднимается на цыпочки и приникает губами к уху мужчины.
— Я серьезно. У меня есть нечто, чего ты жаждешь. Жаждешь так, что готов за это отдать — или отнять — жизнь.
Все, он у нее на крючке.
Мужчина озирается по сторонам. Жена не смотрит…
— Не искушай меня более, — просит он. — Давай найдем комнату на верхнем этаже.
Отель «Ротолетти», Венеция
Валентина в душе, пытается протрезветь и смыть позор, смущение. И хотя Том изо всех сил убеждал ее, что смущаться нечего, она никак не может простить себе свою глупость.
Том уже подумывал сбегать за кофе и какой-нибудь выпечкой, но тут звонит сотовый.
— Это Альфи. Говорить можешь?
Ого, неожиданно и приятно.
— Да, конечно, — отвечает Том старому другу. — Спасибо, что позвонил. Нашел что-нибудь?