Где же «навигатор»? Гидеон увидел его в квартале от эпицентра событий. Постояв от силы две секунды, машина сорвалась с места, свернула со Сто шестнадцатой улицы на Вторую авеню и исчезла.
Гидеон подбежал к такси. Оно лежало кверху колесами, въехав капотом в ресторан. Раненые были повсюду: одни шевелились, другие лежали неподвижно. По тротуару растекался бензин, бодрый ручей уже приближался к горящему автобусу. Мгновение — и прогремел оглушительный взрыв, подбросивший автобус в воздух. Пламя взметнулось на высоту третьего или четвертого этажа, озарив всю безумную картину адским светом. Сотни людей в окрестных домах распахивали окна, высовывались, показывали пальцем на развороченный перекресток.
Воздух уплотнился от всевозможных звуков: криков и воплей, предсмертных стонов, нескончаемого агонизирующего воя автобусного гудка, треска огня. Гидеону оставалось одно: постараться не сойти с ума.
Он опустился на четвереньки и заглянул внутрь перевернутого такси. Сторона водителя была полностью смята, бедняга таксист, обсыпанный стеклом, был буквально вдавлен в искореженный металл. By, зажатый на заднем сиденье, был еще жив: глаза широко распахнуты, губы шевелятся. Увидев Гидеона, он потянулся к нему окровавленной рукой.
Гидеон рванул дверцу, но надеяться ее открыть было бы смешно. Тогда он лег плашмя, заполз в разбитое окно, схватил ученого за обе руки и с максимальной осторожностью вытащил его на тротуар. Сильнее всего у By пострадали ноги: штанины промокли от крови. Гидеон унес его подальше от быстро распространяющегося пожара и осторожно положил на асфальт. Он хотел набрать на сотовом телефоне 911, но сквозь какофонию и так уже прорывались со всех сторон завывания пожарных и полицейских сирен.
Он, даже не оглядываясь, чувствовал у себя за спиной толпу: зеваки завороженно любовались происходящим с безопасного расстояния.
Внезапно ученый вцепился окровавленной рукой в рукав водительской униформы, в которой Гидеон приехал его встречать. Выражение его глаз было донельзя изумленным: произошедшее превзошло его понимание. Он попытался что-то сказать.
— Не понял… — Гидеон прильнул к нему вплотную, приложил ухо к его губам.
— Роджер? — выговорил китаец с сильным акцентом. — Роджер?
— Роджер, Роджер, — нашелся Гидеон. — Он самый и есть.
By пролепетал что-то по-китайски, потом сказал по-английски:
— Запиши, скорее! Восемь семь один ноль пять ноль…
— Подождите… — Гидеон нашел в кармане карандаш и клочок бумаги. — Еще раз!
By диктовал свои цифры, Гидеон послушно их фиксировал. Он уже не замечал акцента: голос был четкий, педантичный — голос ученого.
«8710500330220140104783641560022112051971501351010017502503362992421140099170520090080070040035002 78100065057616384370325300005844092060001001001001…»
От усердия Гидеон даже вспотел.
— Все? — спросил он с надеждой.
By кивнул и, обессиленный, закрыл глаза.
— Вы знаете, как с этим поступить, — прохрипел By.
— Как раз не знаю. Подскажите!
Но By уже лишился чувств.
Гидеон выпрямился. Голова шла кругом, он чувствовал себя непроходимым тупицей. Кровь ученого осталась у него на руках и на рубашке. Улицу уже перегородили пожарные и полицейские машины. Автобус по-прежнему горел, ночь пропиталась едким дымом.
Рядом рыдала женщина, разглядывая то, что недавно было рестораном.
— Господи, ну и трагедия! Ужасно!
Гидеон покосился на нее, потом, при виде приближающихся санитаров, полицейских и пожарных, встал и, бросив на произвол судьбы арендованный лимузин, оказавшийся в кольце примчавшейся экстренной кавалькады, медленно побрел на деревянных ногах под аккомпанемент сирен к станции подземки, благо до нее было всего два квартала.
Генриетта Ивлин отложила журнал учета, сняла очки для чтения и пристально посмотрела на молодого человека в выпачканном костюме, переступившего порог отделения неотложной помощи. Хорош собой, худощавый, взъерошенные черные волосы падают на сияющие голубые глаза. Но в каком он виде! Ладони, рукава, вся рубашка в крови, дикий взгляд, смердит бензином и горелой резиной. Да еще дрожит так, что зубы клацают…
— Вам помочь? — спросила она твердо, но участливо.
Генриетта старалась поддерживать в приемном отделении порядок — непростая задача для больницы «Маунт-Синай», тем более в июне, да еще в ночь с субботы на воскресенье.
— Да, и побыстрее! К вам только что поступил мой… мой друг. Ужасная автокатастрофа! By Лонвей, но он называет себя Марк By.
— А как вы себя называете?
— Я его близкий друг. Гидеон Кру. — Парень старался сдерживать эмоции.
— Спасибо, мистер Кру. Сами-то вы в порядке? Ушибы, кровотечения?
— Нет, со мной все хорошо. — Он махнул рукой. — Кровь не моя.
— Понятно. Я сейчас. — Она снова надела очки и пододвинула к себе журнал поступлений. — Мистер By поступил к нам пятнадцать минут назад. Сейчас его осматривают врачи. Присядьте и подождите.
Она указала на просторную комнату ожидания, полную людей: у одних глаза были на мокром месте, другие силились сохранять спокойствие. В углу сгрудилось многочисленное семейство, дружно утешающее громко всхлипывающую толстуху.
— Вы можете сказать, в каком он состоянии? — обратился Гидеон к дежурной.
— Боюсь, я не уполномочена сообщать какие-либо сведения, мистер Кру.
— Мне надо его увидеть. Я должен!
— Сейчас к нему никого не пускают, — произнесла Ивлин более твердо. — Поверьте, врачи очень стараются. — К этому она присовокупила фразу, неизменно приводившую в чувство даже самых беспокойных: — «Маунт-Синай» — одна из лучших больниц мира.
— Но хоть как он там?
— Простите, сэр, правила не позволяют мне разглашать медицинские сведения кому-либо, помимо близких родственников.
— Кто к ним относится?
— Кровные родственники с удостоверениями личности и супруги.
— Вы поймите, мы с Марком… Мы партнеры… Живем как… как партнеры. — Выдавая столь интимную деталь, он так покраснел, что краску не скрыли ни грязь, ни кровь на лице.
Ивлин отложила журнал.
— Понимаю. Но правила есть правила. Только близким родственникам и законным супругам.
— Законным? Разве вы не знаете, что в Нью-Йорке однополые браки пока что вне закона?
— Мне крайне жаль, сэр, но таково предписание.
— Он хоть жив? — почти крикнул молодой человек.
В ее глазах появилась тревога.
— Прошу вас, сэр, сядьте!
— Поэтому вы мне не говорите? Потому что он… Боже! Он умер?