— Ты должен быть поосторожнее, Леонардо, — сказал Зороастро.
Леонардо силился сдержать слезы гнева и отчаяния.
— Ты о чем?
— Я не мог не услышать твоей беседы с мессером Николини.
— Скажи лучше, не мог не подслушать.
— Ты — мой друг. Я беспокоился…
Тосканелли прервал этот разговор, позвав Леонардо, и тот, извинившись, отошел к своему старому учителю, рядом с которым стоял темноволосый тонкогубый мальчик.
— Приятно видеть тебя таким бодрым, — сказал Леонардо, но голос его прозвучал бесцветно и пусто.
— Зато ты, кажется, увидал одного из тех духов, которых так неумело защищал мессер Николини, — заметил Тосканелли. — Твое счастье, что академики обычно куда более искушены в риторике и логике, чем в применении грубой силы.
Леонардо криво усмехнулся. Ему отчаянно хотелось остаться одному, чтобы прийти в себя, но он постарался сосредоточиться на пустячном разговоре с Тосканелли и забыть о своем унижении. В конце концов, Тосканелли был великим человеком, заслуживающим всякого уважения. Леонардо ничего не знал бы о географии небес и мира за пределами Флоренции, если бы не этот старик.
Ему надо поделиться с кем-то, но с кем?
Джиневру, скорее всего, стерегут так хорошо, словно она уже не здесь, а в одной из башен дворца Николини. Можно бы поговорить с Сандро, но позже.
— Я хочу представить тебе молодого человека, с коим у тебя много общего, — продолжал Тосканелли. — Его отец, как и твой, нотариус. Он вверил Никколо моему попечению. Никколо — дитя любви, как и ты, и удивительно одарен в поэзии, драматургии и риторике. Интересуется он всем, вот только, кажется, ничего не в состоянии завершить! Но в отличие от тебя, Леонардо, он — молчальник. Верно, Никколо?
— Я вполне могу разговаривать, мессер Тосканелли, — сказал мальчик.
— Как тебя зовут? — спросил Леонардо.
— Ах, простите мою невоспитанность, — вмешался Тосканелли. — Мастер Леонардо, это Никколо Макиавелли, сын Бернардо ди Никколо и Бартоломеи Нелли. Возможно, ты слышал о Бартоломее — она пишет религиозные стихи и очень талантлива.
Леонардо поклонился и сказал с толикой сарказма:
— Знакомство с вами, юноша, — честь для меня.
— Я хотел бы, чтобы ты занялся обучением этого юноши, Леонардо.
— Но я…
— Ты — одинокий волк, Леонардо. Тебе надо научиться щедро делиться своими талантами. Научи его видеть, как видишь ты, играть на лире, рисовать. Научи его волшебству и перспективе, природе света, научи, как держаться на улицах, как вести себя с женщинами. Покажи ему свою летающую машину и наброски птиц. И могу гарантировать, что он в долгу не останется.
— Но он еще мальчик!
— Мессер Тосканелли, — сказал Никколо, — думаю, будет лучше, если я просто останусь здесь и постараюсь быть полезным мастеру Верроккьо.
— Что? — спросил Леонардо.
— Я договорился с мастером Андреа, что мальчик на несколько месяцев останется здесь. От меня он узнал довольно, но его талантам, чтобы раскрыться, нужна публика. Мой дом для него — слишком одинокое место.
— Но у тебя же бывают все.
— Я заберу его, когда ты покажешь ему жизнь. Ему нужно больше, чем книги и карты. Ты сделаешь это?
— Это может быть опасным для него.
Тосканелли откинулся на глиняный кувшин Верроккьо.
— Вот и ладно, — сказал он, улыбаясь так, что стали видны дыры от двух потерянных зубов. — Но учти, молодой человек, этот юнец владеет мечом не хуже тебя. А теперь поговори с ним.
И Тосканелли несильно подтолкнул Макиавелли к Леонардо. А потом встал, и Бенедетто Деи и Америго Веспуччи, что стояли в другом конце комнаты, поспешили к нему.
— Устал я от этой суеты, — сказал он им. — Будьте так добры, доставьте меня домой, пока улицы не запрудил праздник.
— С тобой мы еще увидимся, — сказал Бенедетто, обращаясь к Леонардо. — Когда…
— Когда передадут старика в объятия Морфея, — улыбаясь, вставил Тосканелли. — А теперь подведите меня к Медичи, чтобы я мог засвидетельствовать ему свое почтение и удалиться.
— Мы встречаемся на Понте Веккио во время процессии, — сказал Бенедетто. — Найди нас. Там будут все, кого ты знаешь. Мы намерены пошалить.
Леонардо кивнул, снова чувствуя тревогу и одиночество, понимая, что замкнут в этом изысканном кругу вместе с мальчиком, отданным ему под опеку. Глазами он поискал в толпе Джиневру, но не смог ее найти. Николини стоял рядом с ее отцом, Америго де Бенчи, беседуя с людьми так, словно брак уже состоялся и главная его цель достигнута. Леонардо тошнило при одной мысли о Николини, овладевающем Джиневрой, и он никак не мог отделаться от картины, которая молнией вспыхивала в его воображении: Джиневра бьется под плешивым, с гусиной кожей Николини.
Он представил себе даже комнату, в которой произойдет насилие — а чем иным это может быть? Постель будет устроена на сундуках, на которых сидят и где держат одежду; постельное белье и занавеси будут красными, и волосы Джиневры должны потеряться на красном, а белая кожа вызывающе выделяться; глаза она зажмурит, будто от реальности можно так же легко отгородиться, как от света. И Николини с его слабыми руками придавит ее своим весом. Ему не будет нужды заботиться о том, чтобы ей было хорошо. Он просто удовлетворит свою похоть, словно влез на шлюху.
В конце концов голова у Леонардо прояснилась. То, что Джиневра покинула комнату, принесло ему облегчение. Однако он должен найти ее. Скорее всего, она укрылась в одиночестве в одной из спален мастера Андреа. Леонардо, по крайней мере, хорошо знал дом. Но мысль о поисках развеялась, когда он увидел, что прислужник Николини не сводит с него глаз.
Он должен выиграть время.
Никколо Макиавелли стоял перед Леонардо, выжидающе и встревоженно глядя на него. Красивый мальчик, высокий и сухощавый, вот только лицо необычно сурово для существа столь юного. Однако он, кажется, чувствовал себя уютно один в этом незнакомом для себя месте. Занятно, подумал Леонардо.
— Как тебя обычно называют? — спросил он.
— Никколо, — ответил мальчик.
— А прозвище у тебя есть?
— Меня зовут Никколо Макиавелли, таково мое имя.
— Ну а я буду звать тебя Никко, юноша. Не возражаешь?
— Нет, маэстро, — сказал он, чуть помедлив, но его тонкие губы тронул призрак усмешки.
— Итак, твое новое имя чем-то тебе не нравится, — заметил Леонардо.
— Я нахожу забавным, что вам понадобилось укоротить мое имя. Так вы чувствуете себя больше?
Леонардо рассмеялся.
— Сколько тебе лет?
— Почти пятнадцать.
— А если быть точным — едва миновало четырнадцать, так?