— Откуда ты знаешь, что это именно Уссун Кассано? — спросил Леонардо. — Это может быть…
— Насколько я знаю нрав Великого Турка, он будет стремиться ударить прежде всего по самому царю. Как только его голова вознесется к небесам на острие турецкого копья, персов охватит паника. Они будут обращены в бегство единым ударом топора, ибо, когда голова отсечена, тело умирает.
— А если бы, упаси нас Господи, был убит твой повелитель, началась бы паника в твоих войсках? — спросил Леонардо.
— Мы не персы, — сказал Хилал. Его полное, гладкое лицо стало твердым, как слоновая кость. — Если сомневаешься в этом — сам увидишь, как дерутся люди, у которых ничто не болтается между ног.
Миткаль ехал позади них и явно подслушивал, потому что, вынырнув между Хилалом и Леонардо, язвительно вставил:
— Куда лучше, чем ты, мастер Леонардо, куда лучше!
Хилал рассмеялся и велел мальчику отъехать от них и не встревать в чужой разговор.
— Ну, мастер машин и капитан инженеров, что ты решишь? Будем ли мы ждать калифа или рискнем быть разбитыми или уничтоженными, но поможем персам?
— Нас для того и послали, чтобы помогать персам, — сказал Леонардо. — С чего бы это ты решил не подчиняться приказу своего повелителя?
— Я обязан беречь наш бесценный груз, дабы он не попал в руки врага. Я предоставляю выбор тебе.
Леонардо покачал головой:
— Никакого выбора у нас нет. Калиф велел нам ввязаться в бой с турками.
— Истинная речь воина.
— Каких же еще слов ты от меня ожидал? Что мы останемся здесь? Если бы я сказал так, ты бы… — Леонардо запнулся.
— Подчинился бы я тебе? — переспросил Хилал. — Подчинился бы… если бы меня устраивало твое решение. Или же не подчинился бы. Я подчиняюсь лишь Аллаху, даже не моему сыну.
— Сыну?
— Да, мастер машин и капитан инженеров. Калифу.
Они учуяли запах битвы прежде, чем увидели ее.
Перед ними стояла стена дыма; пыль клубилась, как облака. Пахло кровью и падалью, меч звенел о меч, свистели стрелы, скрежетали арбалеты, хрипло кричали люди — те, кто получил удар, и те, кто торжествовал победу, офицеры выкрикивали приказы, и… плескалась вода. Что-то колотилось в горле Леонардо, словно птица, бьющаяся в силках. Глаза щипало от пыли, но он не мог сдержаться: он жаждал увидеть, что происходит, пробиться сквозь завесу пыли, словно там надеялся обрести жизнь, и цвет, и реальность, ибо сейчас он был солдатом, воином, которого влечет в сечу, как кобеля к течной суке.
Это было омерзительно, но он ничего не мог с собой поделать.
Миткаль окликнул Леонардо и жестом показал ему выехать вперед. Сам мальчик скакал рядом с Хилалом. Отряд лучших воинов Хилала выезжал на разведку. Леонардо попросил одного из солдат присмотреть за Гутне и вместе с евнухами поскакал в гущу боя. Влетая галопом в завесу пыли, он ощутил во рту сладковатый металлический привкус — уж не это ли и есть то, что зовется вкусом битвы? Нечего сказать, странные мысли для такой минуты.
Пыльная завеса распалась, и миг спустя ему пришлось обнажить клинок, чтобы защищать свою жизнь. Офицер янычар бросился на него, размахивая секирой, металлические пластины, нашитые на кольчуге, звенели как бубенчики. Одет он был, само собой, в голубое, как все турецкие солдаты, показывавшие тем самым, что служат только одному человеку — Мехмеду Завоевателю. Но в отличие от прочих турок, янычары брили лица и головы, оставляя только длинные усы. Этот янычар не был исключением; великан, почти как Уссун Кассано, он был воплощением ярости. На нем была белая фетровая шапка с пером райской птицы. Все это Леонардо увидел и запомнил в один миг, как бывает, говорят, с умирающими.
Леонардо нырнул вбок и резко взмахнул мечом. Клинок скользнул по нагрудным пластинам янычара, едва не выбив его из седла. Но турок осадил коня и удержался, а затем помчался вслед за Леонардо, который мог бы теперь узнать его, как один зверь узнает другого — по запаху пота.
Похоже, турок твердо вознамерился изрубить Леонардо в куски: он вновь набросился на него, размахивая ятаганом. Леонардо взмахнул мечом, целя на сей раз в предплечье, не прикрытое кольчугой, почувствовал, как клинок легко вошел в мягкую плоть, и…
Под ним рухнула лошадь. Леонардо повалился назад, упав рядом со своей белой кобылой, бившейся в предсмертных судорогах. Турок снес ей голову ударом, предназначавшимся Леонардо, и кровь струей хлестала из шеи. Залитый кровью, Леонардо поискал взглядом турка — непостижимо, но тот вновь мчался на него, стремясь разрубить надвое. Меч Леонардо торчал у него из-под мышки — точно клинок не вонзился в тело, а янычар сам удерживал его.
Леонардо встал, оскальзываясь на чьих-то внутренностях, лихорадочно огляделся в поисках хоть какого-то оружия. И в этот миг он одним взглядом охватил все подробности ярившейся вокруг него битвы, словно время и вправду остановилось, словно он, Леонардо, был всевидящим, превыше смерти, боли и страха: тысячи солдат сошлись в рукопашной, противоборствующие фаланги протыкали друг друга огромными копьями, рубили топорами и ятаганами; всадники топтали и крушили пехоту, без разбора и своих и чужих, ища врагов себе по силе, и стрелы, безразличные, кого убивать, свистели в воздухе свою смертоносную песнь, кося всех подряд с бесстрастием Черной Смерти.
Янычар был уже близко.
Казалось, что он и на свет появился лишь затем, чтобы прикончить Леонардо. Леонардо пробежал несколько шагов, выдернул меч из груди раненого турка, прикончил его одним ударом и вскинул меч над головой, целя в коня янычара. Он ощутил порыв тепла и силы, затем онемение; снова время застыло, и как ни мечтал Леонардо скрыться в прохладном сумраке собора памяти от неминуемой, казалось, смерти, он бросился в атаку.
Рядом с турком вдруг возник Хилал, искусным ударом вонзил ятаган в его шею, затем сорвал с турка шлем и обезглавил его. Он швырнул голову в Леонардо, и тот отскочил вбок.
Хилал поймал поводья янычарского коня.
— Маэстро, — сказал он, — нужно бережнее обходиться с дарами калифа. — Он имел в виду убитую белую кобылу. — Прими это как меньший дар. Поспеши.
Рядом со своим господином возник Миткаль и смотрел на Леонардо, оскалясь в усмешке.
Пристыженный, Леонардо взобрался в седло турецкого коня, который был поменьше, зато чудесно послушен каждому его движению. Вслед за Хилалом он поскакал через заросли, срезая угол; потом они пробились сквозь вооруженных пиками воинов, которые сразу набросились на них. Да Винчи и Хилал убивали и калечили всех, кто подворачивался им на пути, и казалось, что кровь стала чем-то обыденным и привычным, словно Леонардо каким-то образом очутился в одном из своих военных набросков. Миткаль, как бы ни был он мал ростом и годами, оказался лучшим воином, чем многие взрослые мужчины. Он был вооружен двуострым копьем и умело бил им в лица всадников и пеших, что пытались стащить его с седла.