— Со всеми твоими изобретениями, маэстро, со всеми твоими пушками и колесницами и прочими военными машинами я все же бессилен.
Кайит-бей сидел в сумраке, имевшем синеватый оттенок, словно был вечер, а не преддверие дня; он курил трубку и потягивал кофе. Рядом с Леонардо стоял Куан, а около калифа сидели Хилал с несколькими евнухами и избранные мамлюкские генералы. Воздух в шатре был спертый, словно перенасыщенный миазмами желчной ненависти, ибо все эти люди ненавидели друг друга, так же как, вероятно, ненавидели своего повелителя Кайит-бея, собравшего их вместе.
— Мне очень жаль, что мои изобретения не приносят большей пользы, о повелитель миров, — ответил Леонардо.
— И что же ты с этим намерен сделать? — осведомился калиф.
— Маэстро Леонардо знаток не только пушечного дела, но и стратегии, — заметил Хилал, в упор глядя на Куана.
— Великий эмир прав, — подтвердил Куан.
Хилал явно вздохнул с облегчением.
— А, так мой отец и мой брат — двое моих ближних советников — наконец-то сошлись во мнениях. — Кайит-бей поглядел на Хилала и Куана, которые были, конечно, его рабами. — Похоже, Леонардо, их любовь к тебе сильнее, чем взаимная ненависть.
— Сдается, что так, — осторожно согласился Леонардо, гадая, к чему все они клонят.
— Я слышал, как ты рассказывал истории о подвигах Александра Великого Миткалю, которого я считаю своим сыном, — продолжал Хилал. — Не говорил ли ты ему, что знаешь, что сделал бы Александр, окажись он в положении нашего калифа?
— Я всего лишь развлекал ребенка, — сказал Леонардо, — и не думал, что мои мысли и домыслы представляют такой интерес для подслушивающих.
— Скажи нам, что же сделал бы великий Александр, — велел Кайит-бей.
— Александр использовал хитрость, чтобы победить иллирийского вождя Клита, который взбунтовался против него, — сказал Леонардо. — Александр скорым маршем шел к крепости, в которой засел Клит. Другое иллирийское племя атаковало войско Александра на марше, как Мустафа сейчас атакует нас. Даже местность, владыка миров, была схожей, ибо Александр шел по долинам и равнинам, окруженным горами. Однако его припасы почти истощились, и иллирийцы постоянно атаковали его, спускаясь с гор. Если б ему не удалось выманить врагов на равнину, где он мог развернуть свои обученные фаланги, он никогда не добрался бы до крепости Клита.
— Именно это нужно сделать и нам, — сказал Кайит-бей. — Выманить турок в низину, где мы сможем драться с ними. — Он помолчал и спросил: — Так что же придумал Александр?
— Он устроил для врагов грандиозное зрелище, военный парад, и иллирийские солдаты собрались поглазеть, как фаланги Александра маршируют, разворачиваются и сходятся. Они спустились по склонам гор, собрались на самых нижних отрогах, зачарованные выучкой и ловкостью Александровых солдат. Александр подманил их собраться там, где он мог на них напасть, и, когда он велел идти в атаку, его войска застали иллирийцев врасплох. Иллирийцы гибли на пиках его солдат, их уничтожили фаланги Александра.
— Ты хочешь, чтобы мы устроили парад для Мустафы? — саркастически осведомился Кайит-бей.
— Нет, владыка миров.
— Тогда что же предложит нам дух Александра?
Леонардо чувствовал нетерпение калифа, но он разыграл все как по нотам, как некогда, выступая с фокусами перед свитой Лоренцо и сотворяя дух из свиного пузыря, — Кайит-бей не меньше тогдашних зрителей Леонардо обожал драматические эффекты. С чего бы еще он привел Леонардо повидать Зороастро в зале пыток?
— Александр, — сказал Леонардо, — собрал бы ангелов в небесах и направил бы их летать над войском своих врагов.
Калиф улыбнулся и кивнул.
— Мы уже один раз видели, как ангел летал над нашим войском, не так ли? — Он поглядел на Хилала, который устраивал полет Миткаля в летающей машине Леонардо в замке калифа. — А теперь это зрелище ждет Мустафу.
— Поздравляю, — сказал Куан, когда они вместе покинули шатер калифа.
— С чем? — горько спросил Леонардо. — С тем, что я приговорил детей умереть на турецких пиках?
— Ты дал совет калифу, и он его принял. А это немало.
— У калифа достаточно советников, — сказал Леонардо.
Куан улыбнулся:
— Более чем достаточно, но это для него лишь один из способов проявлять… щедрость. Он полагается только на самого себя.
— А как же ты и Хилал?
— Иногда калиф прислушивается к одному из нас, иногда к другому.
— Но на сей раз он прислушался к вам обоим.
— Он прислушался к тебе, маэстро, — поправил его Куан.
Леонардо выдавил смешок.
— Калиф был прав, Куан? Ты ненавидишь Хилала?
— Калиф никогда не ошибается, — сказал Куан.
— Ну разумеется!
— Скажем так: я сильно не доверяю Хилалу.
— Однако сегодня тебе пришлось ему довериться.
— У нас не было иного выхода. Ты же не хочешь, чтобы Турок победил?
— Я не позволю Миткалю и другим мальчикам лететь одним, — задумчиво сказал Леонардо. — Я полечу с ними.
— Боюсь, Леонардо, что это невозможно, — сказал Куан.
— Отчего бы это?
— Калиф слишком дорожит тобой.
— Я полечу!
— Нет, Леонардо. Обещаю тебе, что нет. Если эти дети погибнут, служа своему повелителю, наградой им будет рай. Хилал не допустит, чтобы ты принизил их высокую участь, пытаясь их спасти. Кроме того, ты, скорее всего, сам будешь им помехой. Они долго тренировались, а ты нет. — Он печально улыбнулся, как бы смакуя шутку перед тем, как высказать ее вслух. — Рай не для тебя, Леонардо, ибо никто не может проникнуть туда с помощью убеждений. Но не тревожься, маэстро, здесь, на земле, будет довольно смерти, чтобы не оставить в праздности ни тебя, ни всех нас.
В этот день армия осталась в лагере. Ловушка была готова.
Кайит-бей даже согласился с идеей Леонардо устроить, на манер Александра, военные игры, чтобы разжечь любопытство турок и подманить их поближе. Леонардо был в своей стихии — он точно готовил праздник, цирковое представление, турнир. Если мальчикам суждено погибнуть, то же суждено и туркам. Леонардо переполняла решимость позаботиться об этом. В его представлении каждый турок был воплощением его рока, Николини… Николини, который завладел Джиневрой, захватил ее в плен с той же грубой жестокостью, с какой Мехмед захватил Айше. Как будто Леонардо нуждался в ненависти, чтобы отвлечься, как будто эта хитроумная ловушка должна была уничтожить в нем память и вину. Если б только он не был одержим птицами, полетом и механизмами войны! Зачем он исследовал тайны Господни, силясь превзойти идеи и творения древних? Почему он не мог жить, как Пьетро Перуджино, которому всего-то и нужно было от жизни, что жить в приличном доме и рисовать?