Время растянулось — и сжалось.
И тьма за его сомкнутыми веками превратилась в сумерки.
«Наверное, я умер».
Nunc dimittis…
Однако в уютной тьме Леонардо смог укрыться в своем соборе памяти, храме со многими куполами и покоями, покуда не заполненными. Он был в безопасности в тайниках своей души; и он бежал от портала к башне, от нефа к часовне, через ясные, знакомые воспоминания, следуя за коршуном.
Тем самым, что явился Леонардо.
Давным-давно.
Как во сне.
Один успел упасть, другой — подняться,
Но луч бесчестных глаз был так же прям,
И в нем их морды начали меняться.
Данте Алигьери
Дикарь тот, кто спасает себя.
Леонардо да Винчи
Я умираю каждый день.
Петрарка,
письмо к Филиппе де Кабассолес
Как солнце в зеркале, двуликий дух
Из глубины очей ее мерцает,
И облик — всякий раз иной из двух.
Данте Алигьери
Даже по прошествии трех недель головные боли не прекращались.
Упав на лес, Леонардо сломал несколько ребер и получил сотрясение мозга. Он пролетел меж толстых лиловых стволов кипарисов, раздирая в клочья, как тряпку, крылья, дерево и ремни Великой Птицы. Его лицо уже чернело, когда слуги Лоренцо отыскали его. В себя он пришел в доме отца; однако Лоренцо настоял, чтобы его переправили на виллу Карреджи, где им могли бы заняться лекари Пико делла Мирандолы. За исключением личного дантиста Лоренцо, который, вымочив губку в опиуме, соке черного паслена и белены, удалил ему сломанный зуб, пока Леонардо спал и грезил о падении, прочие лекари только и делали, что меняли ему повязки, ставили пиявок да еще состряпали его гороскоп.
Зато в Карреджи Леонардо закрепил свои отношения с Лоренцо. Он, Сандро и Лоренцо поклялись быть друг другу братьями — невинный обман, ибо Первый Гражданин не верил никому, кроме Джулиано и своей матери, Лукреции Торнабуони.
Говорили еще, что он доверяет Симонетте.
Леонардо завязал при дворе еще несколько важных знакомств, в том числе подружился с самим Мирандолой, имевшим немалое влияние на семейство Медичи. К своему удивлению, Леонардо обнаружил, что у них с сыном личного медика Козимо Медичи есть немало общего. Оба они тайно анатомировали трупы в студиях Антонио Поллайоло и Луки Синьорелли, которые, как считалось, разоряют могилы ради своих художественных и учебных нужд; и Леонардо был потрясен, узнав, что Мирандола тоже был в своем роде учеником Тосканелли.
Тем не менее Леонардо вздохнул более чем свободно, когда чума наконец отступила и они смогли вернуться во Флоренцию. Его приветствовали как героя, потому что Лоренцо во всеуслышание объявил с балкона палаццо Веккио, что художник из Винчи действительно летал по небу, как птица. Но среди образованных ходили слухи, что Леонардо на самом деле свалился с неба, подобно Икару, на которого, как говорили, он очень походил спесью. Он получил анонимную записку, которая явно отражала эту точку зрения: «Victus honor» — «Почет побежденному».
Леонардо не принял ни одного из бесчисленных приглашений на балы, маскарады, вечеринки. Его захватила лихорадка работы. Он заполнил три тома набросками и зеркальными записями. Никколо приносил ему еду, а Андреа Верроккьо по нескольку раз на дню поднимался наверх взглянуть на своего знаменитого ныне ученика.
— Ну как, еще не пресытился своими летающими машинами? — спросил он у Леонардо как-то в сумерки.
Ученики внизу уже ужинали, и Никколо торопливо расчищал место на столе, чтобы Андреа мог поставить принесенные им две миски с вареным мясом. В студии Леонардо царил, как всегда, беспорядок, но старая летающая машина, приколотые к доскам насекомые, препарированные мыши и птицы, наброски крыльев, рулей и клапанов для Великой Птицы исчезли, замененные новыми рисунками, новыми механизмами для испытания крыла (ибо теперь крылья должны были оставаться неподвижными) и большими моделями игрушечных летающих вертушек, которые были известны с 1300 года. Он экспериментировал с архимедовыми винтами и изучал геометрию детских волчков, чтобы понять принцип работы махового колеса. В воображении Леонардо рисовалась машина с приводом от пропеллера. Однако он не мог не думать о противоестественности подобного механизма, ибо воздух текуч, как вода. А природа, прообраз всего, сотворенного человеком, не создала вращательного движения.
Леонардо дернул за веревочку игрушечную вертушку, и маленький четырехлопастный пропеллер ввинтился в воздух, словно бы преступая все законы природы.
— Нет, Андреа, я не потерял интереса к этому самому возвышенному моему изобретению. Великолепный выслушал мои мысли и верит, что следующая моя машина удержится в воздухе.
Верроккьо проследил взглядом за красной вертушкой, которая отлетела к стопке книг.
— И Лоренцо обещал заплатить тебе за эти… эксперименты?
— Такое изобретение может произвести переворот в военном искусстве! — не сдавался Леонардо. — Я экспериментировал еще с аркебузами и набросал чертеж гигантской баллисты, арбалета, какого еще никто не мог представить, и придумал пушку с рядами бочонков, которая…
— Конечно, конечно, — сказал Верроккьо. — Но, должен сказать тебе, неразумно доверяться вспышке мимолетного восторга Лоренцо.
— Уж наверное у Первого Гражданина интерес к военной технике не мимолетный!
— И потому он проигнорировал твой прежний меморандум, в котором ты развивал те же идеи?
— То было прежде, а то — сейчас, — сказал Леонардо. — Если Флоренции придется воевать, Лоренцо использует мои изобретения. Он сам мне сказал.
— Ну разумеется, — кивнул Андреа. И, помолчав, сказал: — Перестань дурить, Леонардо. Ты художник, а художник должен писать картины. Почему ты не хочешь работать над теми заказами, которые я тебе предлагаю? Ты отверг уже многих хороших заказчиков. Денег у тебя нет, а плохая репутация имеется. Ты не закончил даже Богоматерь для мадонны Симонетты.
— Денег у меня будет хоть отбавляй, когда мир увидит, как моя летающая машина парит в небесах.
— Ты же чудом остался в живых, Леонардо. Не хочешь посмотреться в зеркало? Ты едва не сломал себе хребет. И тебе так хочется повторить все сызнова? Или тебя остановит только смерть? — Верроккьо покачал головой, словно досадуя на собственную несдержанность, и мягко сказал: — Тебе, видимо, нужна твердая рука. Это я виноват. Мне ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы ты в первую очередь занимался всем этим. — Андреа махнул рукой в сторону Леонардовых механизмов. — Но ставкой была твоя честь, и Лоренцо обещал мне, что побережет тебя. Он был совершенно очарован тобой.