— Хы-ы-ы? — прогнусавил брат Фредди.
— Хы-ы-ы? — отозвались с дивана пятеро гостей.
— Вот именно, — согласился Ванни Фуччи. — Ваш эксперимент лишь подтвердил то, что нам в аду уже давно известно. Реальность созидает обратившийся к ней великий разум, разум того, кто первым решился ее измерить. Новые идеи формируют новые законы природы, и Вселенная послушно меняется. Это Ньютон создал законы тяготения, а потом космос подстроился под его концепцию. Эйнштейн определил соотношение времени и пространства и тем самым перекроил Вселенную. А Данте Алигьери, полоумный идиот-невротик, начертал первую подробную карту ада, и ад появился, чтобы потрафить всеобщему представлению о нем.
— Но это же абсурд, — выдавил из себя брат Фредди. Он напрочь забыл о камерах, зрителях, вообще обо всем, захваченный чудовищной, порочной, но самое главное — богохульной логикой сумасшедшего итальянца. — Если бы это… была правда, мир… все вокруг… безостановочно бы менялось.
— Вот именно. — Ванни Фуччи снова улыбнулся, продемонстрировав маленькие белоснежные зубки, очень острые на вид.
— Ну… тогда… ад бы менялся тоже… — тужился брат Фредди. — Данте написал о нем много лет назад. Триста, четыреста лет, а то и больше…
— Он умер в тысяча триста двадцать первом году.
— Да… ну… и вот…
— Вы ничегошеньки не поняли, — покачал головой Ванни Фуччи. — Если концепция по-настоящему значительна, детальна и всеохватна, если она способна перекроить под себя Вселенную — она будет доминировать сколь угодно долго. До тех пор, пока не сформулируют другую столь же мощную парадигму, которую примет общественное сознание. К примеру, ваш ветхозаветный Бог держался тысячи лет… А потом его вытеснил гораздо более цивилизованный, хотя и довольно шизофренический новозаветный Господь. И даже эта новейшая и явно более слабая версия протянула целых полторы тысячи лет и лишь теперь рискует окончательно загнуться от приступа аллергии, вызванного современной наукой.
Брат Фредди не сомневался, что сейчас его хватит удар.
— Но ад-то кто возьмется перекраивать? — трагическим тоном возгласил Ванни Фуччи. — В нынешнем столетии немцам это почти удалось, но они потерпели крах прежде, чем их идеи успели закрепиться в массовом сознании. Так что у нас в аду все по-старому. Все те же вечные пытки. В вашем мизинце на ноге, в вашем аппендиксе смысла и то больше.
«Это же, наверное, демон», — осенило наконец брата Фредди. Сорок с лишним лет он проповедовал, устрашая паству демонами, рассказывал о свойствах демонов, искал демоническое влияние во всем, начиная с рок-музыки и заканчивая постановлениями Федеральной комиссии связи. Демоны, учил он, повсюду: в школах, в компьютерных играх, на логотипах кукурузных хлопьев. Фредди считался одним из главных экспертов по демонам в стране и сколотил на этом немаленькое состояние. Теперь же прямо перед ним сидел человек, вполне вероятно одержимый демоном, а возможно, и сам являвшийся таковым, и эта мысль брата Фредди почему-то немного смущала. Ничего подобного он в жизни своей не видел, разве что когда у жены преподобного Джима Бэккера, Тэмми Фэй, [37] разыгрались «демоны-шопоголики». Это было еще до скандального развода.
Брат Фредди схватил левой рукой Библию, а правую грозно воздел над головой Ванни Фуччи.
— Изыди, сатана! — заголосил он. — Изгоняем тебя, всякая сила сатанинская, всякий посягатель адский враждебный… Изгоняем! Из этого благочестивого места! Именем и добродетелью Господа нашего И-и-и-и-суса! Именем и добродетелью Господа нашего И-и-и-и-суса!
— Заткнитесь, — отозвался Ванни Фуччи и посмотрел на золотые наручные часы. — Самого главного я еще не сказал, а времени в обрез.
Брат Фредди так и остался сидеть с воздетой правой рукой. Правда, через минуту она затекла, пришлось ее опустить. Зато с Библией он не расстался.
— Мое преступление было сугубо политическим, — продолжал Фуччи, — хотя узколобый флорентиец и запихал меня в болджию для воров. Да-да, вижу — вы не имеете ни малейшего понятия, о чем это я. В те времена сражались между собой черные и, чтоб их, белые гвельфы. Больше трети своего треклятого «Ада» Данте посвятил этому политическому противостоянию. Конечно же, сегодня никто не помнит, за что боролись обе партии. Через семьсот лет ваших республиканцев и демократов тоже помнить не будут. Так вот. В тысяча двести девяносто третьем году мы с друзьями ограбили ризницу Пистойского собора. Нашей партии нужны были деньги. В числе прочего украли чашу для причастия. Но нет — я загремел в Дантов ад не из-за ничтожного ограбления, в мои времена такое было обычным делом, как у вас супермаркет обчистить. Нет, я загремел в седьмой ров восьмого круга ада только потому, что я был черным гвельфом, а Данте — белым. Нечестно, дьявол вас всех дери!
Брат Фредди закрыл глаза.
— Целая вечность в канаве, полной дерьма и раскаленных углей, — такое возмездие удовлетворило бы любое психически больное божество, склонное к садомазохизму, но нет. — Ванни Фуччи развернулся к сидевшим на диване гостям. — Я признаю, у меня очень вспыльчивый характер. Когда я выхожу из себя, то показываю Господу кукиш.
Фрэнк Флинси, преподобный Дитере и чудесные тройняшки непонимающе уставились на итальянца.
— Кукиш, — повторил тот, сжал руку в кулак, просунул большой палец между указательным и средним и выразительно им пошевелил. Зрители в студии затаили дыхание — значение жеста всем было очевидно. Ванни Фуччи снова наклонился к ведущему. — А после этого, разумеется, каждый вор, находящийся в радиусе ста ярдов от меня, превращается в рептилию. А это значит, просто-напросто все поголовно в проклятущей седьмой болджии становятся рептилиями.
— Рептилиями? — прохрипел брат Фредди.
— Кенхры, якулы, ехидны, фареи, двухголовые амфисбены — и всякие прочие. Алигьери постарался. И разумеется, каждая чертова змея бросается на меня. Меня охватывает пламя, и я осыпаюсь дымящейся кучкой пепла и горелых костей…
Брат Фредди послушно кивал. Краем глаза он видел, как сестры Донна Лу и Бетти Джо вместе с тремя охранниками пытаются стулом проломить невидимый барьер. Безуспешно.
— Так-то вот. — Ванни Фуччи наклонился еще ближе. — Чертовски неприятно…
«Ладно, — подумал брат Фредди, — когда все это закончится, я отправлюсь в небольшой отпуск, в свое христианское убежище на Багамы».
— А ведь это при всем при том ад, — продолжал Ванни Фуччи, — так что останки — мои, между прочим, останки — не умирают. Они собираются воедино — очень-очень болезненная процедура, скажу я вам, — и я снова оказываюсь во плоти. Нечестно, ужасно нечестно, меня это просто бесит… так что я… ну, вы поняли…
— Опять показываете кукиш? — закончил за него брат Фредди и тут же испуганно зажал себе рот ладонью.
— Два кукиша, — печально кивнул итальянец. — И опять все по новой. — Он посмотрел прямо в камеру номер один. — Но и это еще не самое худшее.