Вагончик рванулся вперед, Кольвин вцепился в перекладину и разинул рот, готовясь завопить. Падение началось.
— Ну-ну, худшее уже позади.
Роджер открыл глаза. Ему протягивал стакан Билл Монтгомери. Над головой, заглушая монотонное гудение двигателей реактивного «Гольфстрима», тихо шипел маленький кондиционер.
Кольвин прикрутил вентилятор, взял выпивку и выглянул в окно. Бостонский аэропорт уже скрылся из виду. Внизу можно было различить массачусетское побережье, крошечные треугольнички парусов и залив, переходивший в открытый океан. Они все еще набирали высоту.
— Черт возьми, Роджер, мы рады, что в этот раз вы решили лететь с нами, — сказал Монтгомери. — Здорово, что вся команда снова в сборе. Как в старые добрые времена. — Билл улыбнулся, остальные трое сидевших в салоне самолета подняли стаканы.
Поигрывая лежавшим на коленях калькулятором, Кольвин глотнул водки, потом вздохнул и снова закрыл глаза.
Он боялся высоты всю свою жизнь. В шесть лет упал с сеновала в амбаре. Падал бесконечно долго, время замедлилось, неумолимо приближались острые вилы, торчавшие из сена. От удара перехватило дыхание. Роджер шлепнулся лицом в солому, стальные зубцы прошли в каких-то трех дюймах от правого глаза.
— Компанию ждут перемены к лучшему, — заявил Ларри Миллер. — Два с половиной года не было покоя от журналистов — хватит с нас. Завтра посмотрим на запуск. И снова все закрутится.
— За нас, за нас! — вмешался Том Вейскотт. Уже наклюкался, а ведь еще только утро.
Кольвин открыл глаза и улыбнулся. Потом еще раз посчитал: на борту четыре корпоративных вице-президента. Вейскотт все еще заведовал проектами. Прижавшись щекой к иллюминатору, Роджер наблюдал, как внизу проплывает залив Кейп-Код. Высота, наверное, одиннадцать или двенадцать тысяч футов. Они по-прежнему поднимались.
Кольвин представил себе здание высотой в девять миль. Устланный ковром коридор последнего этажа. Он заходит в лифт. Дно стеклянное. Внизу четыре тысячи шестьсот этажей. На каждом светятся галогенные светильники. Девять миль черноты, разлинованные галогенными полосками, которые внизу сливаются в сплошное мутное свечение.
Он поднимает голову и видит, как обрывается кабель. И падает, отчаянно цепляясь за стенки. Стенки стали скользкими, как будто они тоже стеклянные. Мимо проносятся огни, уже видно бетонное дно шахты — крошечный синий квадратик в нескольких милях внизу, который стремительно увеличивается по мере падения кабины. Кольвин знает: осталось около трех минут, квадратик будет расти, надвигаться и в конце концов расплющит его в лепешку. Роджер кричит, и капельки слюны повисают в воздухе, они ведь падают с той же самой скоростью. Мимо проносятся огни. Синий квадратик приближается.
Кольвин выпил еще, поставил стакан в выемку на широком подлокотнике и застучал по клавишам калькулятора.
Падающие объекты в гравитационном поле повинуются точным математическим законам. Таким же ясным и понятным, как векторы силы в кумулятивных зарядах и скорость горения ракетного топлива (этим Кольвин занимался уже двадцать лет). На скорость горения оказывает влияние кислород, а на падение тела — воздух. Скорость падения зависит не только от гравитации, но и от атмосферного давления, распределения массы, площади поверхности.
Кольвин прикрыл глаза и сразу же увидел знакомую картину — ее он видел каждую ночь, когда, лежа в своей кровати, пытался заснуть. Во все стороны вздувается белое облако, словно в замедленной съемке, темно-синее небо перечеркивает косая клубящаяся черта. Полыхает багровым азотный тетроксид, за твердотопливными ракетными ускорителями тянутся два инверсионных следа, и за ними едва-едва удается разглядеть размытый крутящийся квадратик фюзеляжа с кабиной астронавтов. Никаких других деталей не видно, даже если максимально увеличить картинку. Неповрежденную, герметичную кабину, где находились люди, опалил с правой стороны пошедший вразнос ускоритель. Она начала падать, полетела вниз, оставляя позади обрывки проводов и кабеля, осколки фюзеляжа — словно рвалась пуповина, отделялась плацента. На записи всего этого не было видно, но Роджер держал в руках искореженные обломки, видел, что случилось после столкновения с безжалостным океаном. На вздувшейся коже наросли слоями крошечные морские организмы. Кольвин отчетливо представлял падение и поджидавшую в конце холодную тьму. На корм рыбам.
— Роджер, — спросил Стив Кэхил, — почему вы боитесь летать?
Кольвин лишь пожал плечами и допил водку.
— Не знаю, — признался он.
Он летал во Вьетнаме. До сих пор, вспоминая эту страну, Кольвин старался думать о месте, а не о состоянии. Его, молодого специалиста по кумулятивным зарядам и топливу для реактивных двигателей, транспортировали на вертолете в долину Бонг Сон недалеко от побережья. Одному из корпусов Армии Республики Вьетнам требовалось проверить, почему не детонирует партия стандартной пластиковой взрывчатки С-4. В полете у их «хьюи» отлетела с винта затяжная гайка, и машина рухнула в джунгли с высоты двухсот восьмидесяти футов, пропорола плотные тропические заросли и повисла винтом вниз на лианах в десяти футах от земли. Кабину пронзил древесный сук, и пилота аккуратненько насадило на него, как на вертел. Второй пилот размозжил себе череп о ветровое стекло. Пулеметчика выбросило наружу, он сломал позвоночник в нескольких местах и умер на следующий день. Кольвин отделался растяжением лодыжки.
Теперь они пролетали над островом Нантакет. Роджер посмотрел вниз. Навскидку восемнадцать тысяч футов. Подъем продолжался. Они должны были набрать тридцать две тысячи, он хорошо это знал. Гораздо ниже сорока шести тысяч футов, да еще без вертикального вектора тяги, но тут важна площадь поверхности.
Как-то в детстве, в пятидесятых, Кольвин увидел в старом номере газеты «Нэшнл инкуайрер» фотографию женщины, которая спрыгнула с Эмпайр-стейт-билдинг и приземлилась прямо на машину. Одна нога небрежно закинута за другую; на пальце порвался чулок. Крышу автомобиля расплющило, вдавило внутрь — это было похоже на большую пуховую перину, в которой утопает мирно спящий человек. Голова женщины как будто глубоко погрузилась в мягкую подушку.
Кольвин стучал по клавишам. Спрыгнув с Эмпайр-стейт-билдинг, она пролетела почти четырнадцать секунд и упала на машину. Падение внутри металлической коробки с высоты в сорок шесть тысяч футов заняло две минуты сорок пять секунд, а потом — столкновение с поверхностью океана.
О чем она думала во время полета? А они, о чем думали они?
«Популярные рок-композиции и видеоклипы обычно длятся около трех минут», — подумал Кольвин. Вполне подходящий отрезок времени: заскучать не успеешь, и как раз достаточно, чтобы поведать историю.
— Черт побери, как же мы рады, что вы с нами, — повторил Билл Монтгомери.
— Черт побери, — прошептал Билл на ухо Кольвину два с половиной года назад в холле перед входом в зал для телеконференций, — вы с нами или против нас?
Не телеконференция тогда получилась, а настоящий спиритический сеанс. Они сидели в тускло освещенных комнатах за сотни или даже тысячи миль друг от друга и переговаривались с голосами, которые, казалось, звучали из ниоткуда.