Шагах в пяти от меня стоял толстый индиец в пиджаке, надетом поверх дхоти, с губами, измазанными бетелем. Он слышал весь разговор. Это был спекулянт, из тех, которых мы хотим выгнать, когда победит революция. «Ну уж ты места на самолете не получишь», – подумал я и тут же услышал, как индиец спрашивает:
– Господин майор, куда мне проходить?
Я повернулся и пошел прочь. Индиец обогнал меня и старался поймать мой взгляд.
– Господин майор, – сказал он, – я директор Матур.
– Какой еще директор Матур?
Торгаш в мгновение ока извлек бумагу на бланке управления снабжения. В ней доводилось до моего сведения, что господин директор Матур направляется в Танги по делам армии.
– Вы можете позвонить. Моя репутация…
Я не стал звонить. Я вспомнил, что мне уже звонили. Удивительно, когда он успел получить эту бумагу?
Майор пригласил нас к самолету, заверив, что груз уже на месте. Мы проследовали через пустой зал и только повернули к дальнему выходу, как меня остановил крик:
– Юрий, погоди!
Мы остановились. К нам подбежал взмокший, растрепанный Александр Громов. На какое-то мгновение меня охватило предчувствие, что мой вылет отменяется. Но оказалось иначе.
Громов протягивал мне мой же атташе-кейс, купленный в прошлом году в Дели и всегда сопровождавший меня в поездки.
– Мне твою комнату сторож открыл, – сказал он. – Прости, что без твоего разрешения. Здесь мыло, щетка и так далее. – Затем Громов вынул бумажник и, протягивая мне деньги, продолжал: – Тут тысяча ватов. От Ивана Федоровича. Он единственный из нас вспомнил, что ты отправляешься в поход гол как сокол. Потом в бухгалтерии отчитаешься. Если понадобятся деньги, телеграфируй прямо мне.
Он обернулся к моим спутникам, представился им, передал наилучшие пожелания от Ивана Федоровича и добавил:
– Что касается Юрия Сидоровича, то он знаток лигонского языка и обычаев и собирает материалы для будущей книги.
Я был тронут личной заботой Ивана Федоровича, пониманием важности моей миссии.
– Не буду задерживать, – сказал Громов, – ни пуха ни пера.
– Катись к черту! – в сердцах сказал я.
За дверью жарился на солнце небольшой «вайкаунт» местных авиалиний. В дверях толпилась группа людей. Несколько солдат, молодой лейтенант, толстый индиец в пиджаке поверх дхоти, с красными от неумеренного потребления бетеля губами, и молоденькая девушка, возможно медицинская сестра, в длинной юбке с увядшим белым цветком дерева татабин в черных волосах.
Мы двинулись к самолету. Шел третий час, жара была тяжелой, отягощенной близким муссоном. Я подумал, что Громов наверняка забыл захватить мою полотняную кепочку.
Поднявшись по короткому шаткому трапу, я внутренне сжался от ожидавшей меня духоты. И не ошибся в худших ожиданиях. На секунду я задержался у двери, размышляя, сесть ли мне поближе к двери, сквозь которую проникал воздух, или занять место в хвосте, где больше шансов уцелеть при вынужденной посадке. Наконец, сел сзади.
– Нельзя ли получить воды? – спросил толстый индиец.
– Потерпите, – услышал его майор.
Дверь закрылась, медленно начали вертеться винты. Я глядел в окно, торопил винты. И когда я уже буквально терял сознание, самолет оторвался от земли, и вскоре в кабину хлынул прохладный воздух. Я с минуту наслаждался им, затем застегнул ворот, чтобы резкое переохлаждение тела не привело к простуде.
Все обошлось. Никто не умер от духоты. Директор Матур вытащил из саквояжа шерстяной шарф, замотал шею и принялся сосредоточенно жевать бетель. Девушка, ее зовут Лами, закрыла глава. Дремлет? Русские, что прилетели из Москвы, разговаривали, а третий, совсем белый, в очках, глядел в иллюминатор и хмурился. Солдаты смеялись: они из бригады «летающие тигры», ко всему привыкли. Я прошел к пилотам.
– Когда будем в Танги?
– Через час двадцать, – ответил военный пилот, – если не придется обходить грозовой фронт. Приближается муссон.
Я вернулся в салон и сел. Почему-то не спалось. Словно я перешел грань, за которой можно никогда не спать. Молодой геолог, похожий на горца, спросил на плохом английском языке:
– Когда прилетим?
– Часа через полтора. Вам не жарко?
– Мы привыкли. Нам приходится много ездить. Мы – охотники за землетрясениями.
– Большая охота, – сказал я. – А как вы их убиваете?
– Мы опаздываем, – ответил за молодого геолога профессор Котрикадзе.
– Они успевают сделать свое черное дело.
– Я видел землетрясение, – сказал я. – В горах, южнее Танги. Я жил тогда у дедушки в монастыре, учился в монастырской школе.
– Скоро будет новое, – сказал молодой геолог.
– Нельзя предсказать собственную смерть и землетрясение. Так говорил дедушка Махакассапа.
– Когда-то не умели предсказывать и солнечные затмения, – сказал профессор.
– А когда будет землетрясение в Танги? – спросил я. Но ответ меня не интересовал. Я вдруг понял, что если сейчас не усну, то умру от усталости; профессор что-то ответил, но я уже проваливался в глубокий, как обморок, сон.
А проснулся я оттого, что заложило уши, – самолет снижался. Директор Матур склонился надо мной и больно вцепился в плечо:
– Проснитесь, майор!
Наш бравый офицер, который полагал, что землетрясение нельзя предсказать, как собственную смерть (если буду писать воспоминания, обязательно поставлю слова его дедушки в эпиграф), заснул мгновенно, не дослушав Отара. Словно его выключили.
– Там есть озеро, – сказал Отар. – Подземный стресс хорошо читается в упругой среде.
Я поглядел в окно. Сначала мы летели над плоской равниной, потом среди нее начали появляться невысокие пологие холмы, поля карабкались по их склонам, лишь на вершинах росли купы деревьев. Иногда из них вылезали белые пагодки. Потом холмов стало больше, склоны их круче и лес занимал все больше места, лишь по берегам речек остались проплешины полей и цепочки домиков. Я обернулся к девушке. Хорошо, что она попала на самолет. Девушка закрыла глаза, но ресницы чуть подрагивали. Она не спала. Я сказал Отару, что наш майор мне нравится. Может быть, переворотом руководят не черные полковники? Отар пожал плечами.
Прошло около часа с тех пор, как мы поднялись. Пить хотелось жутко. Мой организм был совершенно обезвожен. Самолет летел невысоко. Над нами было голубое небо и солнце, зато сбоку, над горным хребтом, стояла стена сизых туч.
Я взглянул вниз. Мне показалось, что кто-то сигналит нам с земли зеркальцем. Какая чепуха, подумал я, как можно заметить зеркальце с такой высоты! И в тот же момент я увидел, как кто-то невидимый провел над плоскостью самолета рукой, измазанной в чернилах. Чернила упали цепочкой капелек. Самолет тряхнуло, и я тогда догадался, что это не капельки, а дырки в крыле. И тут же из мотора потянулся дымок. Наверное, я непроизвольно привстал и вжался в стекло. Отар сразу почувствовал неладное.