Вали услышал, как поднялись весла, и лодка двинулась вперед. Приглушенно звякнула цепь, и судно выскользнуло в главный канал под приветственные крики толпы.
Вали пожалел, что не убил волкодлака, — его шансы на спасение увеличились бы во много раз, если бы Хемминг решил, что он погиб. Оставалось лишь надеяться, что у Велеса имеется план получше того, что придумал он сам.
Путешествие было долгим и крайне мучительным. Вали старался сосредоточиться на взмахах весел, чтобы как-то отвлечься от боли в затекших ногах. Затем лодка остановилась, и мальчик шепнул, чтобы Вали сидел тихо. На борт поднялись еще люди, и лодка двинулась дальше. Вали понял, что сменили гребцов.
Боль стала невыносимой, но он не осмеливался пошевелиться, чтобы размять ноги. Пытался спать, но ничего не получилось.
Потом, когда онемение пришло на смену боли, Вали почувствовал запах моря и увидел свет, пробивающийся сквозь ткань, которой была накрыта его бочка. Лодка замерла. «Надо вылезать, — подумал он, — иначе я уже никогда не смогу ходить». Вали шевельнулся, но тут же почувствовал, как чья-то рука заталкивает его поглубже.
— Уже скоро, — прошептал кто-то.
— Велес?
— Твой слуга навеки, мой господин.
Несмотря на боль, Вали возблагодарил Локи за то, что купец на их стороне. Ободрит был самым умным из всех, кого он знал.
Бочку снова подняли, и Вали подумал, что сейчас его вырвет. Затем его опустили — на другое судно, как он догадался. Вали почувствовал, как бочки покатили вниз, и понял, что они сейчас на большом корабле, которому не страшны трудности морского путешествия. И снова рядом прозвучал голос Велеса:
— Как только отойдем от берега подальше, можешь выйти. Извини, что пришлось затолкать тебя в тесный бочонок, однако они были изготовлены специально для этой цели. Они гораздо просторнее обычных. Уже скоро сможешь встать.
— Спасибо, Велес. Ты так рисковал ради меня.
— «Спасибо» — это хорошо, но еще лучше, когда к нему прилагается княжеское золото, — заметил Велес.
— Что ты будешь делать, если Хемминг узнает, как ты нам помог?
— Я самый ценный слуга конунга, он вряд ли заподозрит меня, — возразил Велес. — Все решат, что вы сбежали сами. Но пока посиди тихо. Мы до сих пор у самого берега, и там полно народу.
Раздался свист веревки и хлопанье паруса, который надувался под ветром, но не было слышно никаких разговоров. Вали дожидался целую вечность. Ног он уже не чувствовал вовсе, только колени, ободранные до крови о стенки бочонка. Затем послышался стук.
— Вылезай, — проговорил кто-то, и тряпку сдернули.
Сначала Вали не мог пошевелиться, но потихоньку заставил себя подняться на ноги и нагнулся, чтобы растереть онемевшие конечности. А потом вылез из бочонка и ослеп от яркого солнца.
— Велес, — проговорил Вали, — даже если я теперь не смогу нормально ходить, я твой вечный должник. Я…
Его ударили в живот, так сильно, что Вали вырвало. Он упал на бок, пытаясь схватиться за какую-нибудь опору, головой он стукнулся о скамью. Глаза немного привыкли к солнечному свету, и он услышал знакомый голос:
— Купец тебя продал.
Вали заморгал и протер глаза, закашлялся, затем поднял голову. Образ воина соткался перед ним как будто из разрозненных кусков: длинный глубокий шрам, спускающийся ото лба к губе, массивное тело, крупнее, чем у любого нормального человека, татуировки, покрывающие каждый дюйм кожи и изображающие сцены битв и разрушений, шкура белого медведя вместо одежды.
— Помнишь меня, князь? — спросил Бодвар Бьярки. — Ты обещал, что не забудешь.
Путешествие на север казалось Адисле каким-то сном. Солнце не заходило даже ночью, зависая над самым горизонтом и превращая морские воды в кровь, а поднимаясь снова, рассыпало искры по нежно-голубому небу. Морские туманы надвигались и уходили, на берегу возникали горы и исчезали вдали — мимолетные видения, несмотря на свою массивность. Чем дальше они шли, тем холоднее становилось — это был не мороз, хотя вершины гор были покрыты ледниками, а просто серый, вгоняющий в оцепенение холод.
И настоящей ночной темноты не было, как не было спасения от злобных ухмылок данов. Кажется, только таинственный чужестранец с заточенными зубами и бубном не подпускал их к ней. Адисла не работала веслами, не поднимала парус, а только мерзла, испуганно сжавшись в комок на носу судна. Старик с бубном пытался ей помочь, но все его попытки вызывали неприязнь. Он был уродливый, страшный, от него разило рыбой, хотя в его жестах не было и намека на похоть. Он просто обнимал ее и прижимал к себе.
Адисла пыталась вырваться из его объятий.
— Все хорошо, — говорила она. — Просто холодно.
Старик приносил ей еду: рыбу из общего котла и вареную оленину — воины охотились, причаливая к берегу на ночлег. Сам чужестранец поразительно метко стрелял из маленького лука, нелепого и какого-то сплющенного оружия. Когда он принес на корабль оленя, в животном была только одна стрела — торчала из-за уха. Олень не страдал перед смертью, поэтому мясо было мягкое и необыкновенно вкусное.
На ночных стоянках этот чудной старик спал рядом с Адислой под наскоро сооруженным навесом. Сон не шел, когда он смотрел на нее странными голубыми глазами, зато ей нечего было опасаться, пока он сторожил ее, потому что у него на поясе висел широченный клинок.
Скоро полуночное солнце висело уже не сбоку, а за кормой. Они проходили между островами, которые больше напоминали скалы, выступающие из воды, оставляли позади огромные заливы и широкие берега, покрытые серебристыми песками, где под сияющими небесами кружили морские орлы. Необозримые горные склоны были покрыты сосновыми лесами, и в тех местах, где горы на миг расступались, за ними виднелись бескрайние зеленые равнины.
Край земли, как считалось, находится где-то в этих местах, и когда туманы окутывали судно, Адисла невольно задавалась вопросом, уж не дорога ли это на Нифхельм, туманный ад, о котором она слышала едва ли не с младенчества. Земли людей именовались Мидгардом, Серединными землями, по вполне понятной причине. Существовали и иные края, царства богов и великанов, куда был запрещен вход смертным. Но вдруг этот драккар стремится именно туда?
Подошел Хаарик и уселся рядом с ней. За все время пути он не сказал ей ни слова, но теперь ему было скучно. Корабль шел под парусом, ветер дул попутный, почти вся команда спала, и ему нечем было заняться. Конунг взял Адислу за подбородок и развернул к себе лицом. Затем оглянулся на своих спящих воинов. Никто не смотрел в их сторону. Хаарик отпустил Адислу.
— Я скучаю по жене, — пояснил он.
В другое время Адисла сочла бы его сильный акцент и искаженные слова смешными. В Эйкунд как-то приезжал балагур, который здорово изображал данов, и Хаарик, произносящий норвежские слова нараспев, сейчас напоминал его. Но конунг казался Адисле только нелепым, а вовсе не смешным.