Он снова двинул стволом помпового ружья.
— Решайте поживее.
Хилтс схватил Финн за запястье и подтащил к себе.
— Как только окажемся за бортом, не цепляйся за меня. Увидишь, что со мной неладно, не пытайся помочь. Позаботься о себе и не думай ни о чем другом.
Он повернулся, сделал в сторону Адамсона непристойный жест и спустился на платформу. В считанные секунды набежавшая волна сбила его с ног и смыла в бурлящий океан. Он пропал из виду. Набрав побольше воздуху, Финн последовала за ним, и ее мгновенно поглотила тьма моря.
Первая же волна подхватила ее и швырнула в мир ледяного холода и всепоглощающего ужаса. Как-то раз, в детстве, ее на миг потащила за собой отливная волна прибоя, но тогда, в теплых водах у Канкуна, ее тут же подхватила крепкая рука никогда не терявшего бдительности отца. Но теперь спасать ее было некому. Смертоносный водяной вал потянул ее на дно.
Правда, каким-то чудом ей удалось вырваться из этой страшной хватки. Она вынырнула на поверхность, жадно глотая воздух, изрыгая из легких морскую воду, и едва успела наполнить грудь, прежде чем ее снова накрыло с головой, потянуло вниз и швырнуло на риф. Песок и кораллы рвали купальник, царапали кожу, но она, цепляясь за них, из последних сил стремилась наверх, за спасительным глотком кислорода. Потом ее подхватила и швырнула третья волна, но на сей раз на пологом дне уже не было кораллов, а только песок, а вынырнув, девушка вдруг осознала, что ее выбросило на мелководье и она может не плыть, а идти. Что она и сделала — заковыляла на подгибающихся ногах в глубь суши. Еще одна волна догнала ее, повалила и попыталась утянуть назад, в море, но Финн, преодолевая ее тягу, поползла вперед, а потом снова поднялась, отчаянно спеша, ибо смутно осознавала, что, окажись следующая волна столь же сильной, как первая, она может погибнуть в мучительной близости от спасения.
Шатаясь на предательском, хватавшем ее за пятки песке, Финн сделала шаг, еще один, еще… и заморгала, всматриваясь сквозь пелену дождя. Впереди, выше полого поднимавшейся светлой полоски пляжа темнела линия деревьев — веерных и кокосовых пальм. Их хлестал дождь, ветер пригибал к земле и срывал с ветвей недозревшие плоды, улетавшие прочь, как пушечные ядра. Легкие Финн разрывались, ноги превратились в гири, но грохотавший, словно гром, прибой остался позади и уже не грозил утащить ее обратно, во власть волн.
С трудом вскарабкавшись по песчаному склону, она остановилась под пальмами и повернулась назад, к морю. Ноги не держали ее, и девушка опустилась на колени. Лямка закрытого купальника порвалась, ее по-прежнему переполнял страх, но, глядя на продолжавшую бушевать над морем бурю, Финн заплакала от облегчения. Она была жива.
Сквозь пелену дождя она увидела вздымающуюся, рваную линию пены, маркировавшую подводный риф, — но ничего больше. Адамсон поступил, как обещал, — снялся с якоря и ушел, обогнав ветер.
Неожиданно она почувствовала на своем плече прикосновение, пронзительно вскрикнула и обернулась. Сердце ее подскочило. На мокром, исцарапанном лице Хилтса блуждала счастливая улыбка безумца.
— Несчастье открывает в человеке удивительные способности, — весело проорал он ей в ухо.
— Ты о чем?
— Да о том, что этот хлыщ Адамсон не единственный, кто способен цитировать классику. Как насчет этого?
Отец твой спит на дне морском.
Кораллом стали кости в нем.
Два перла там, где взор сиял.
Он не исчез и не пропал,
Но пышно, чудно превращен
В сокровища морские он. [24]
— Библия? — спросила Финн.
— Шекспир, — ответил Хилтс. — В девятом классе на занятиях по английской литературе нас заставляли долбить эту проклятущую пьесу наизусть. Надо же, впервые в жизни мне довелось процитировать ее к месту.
Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
— Пошли. Даже Калибан знал, как выбраться из бури.
Пробудили Финн принесенные ветром истошные вопли чаек и дикое эхо остервенело бьющегося о риф прибоя. Прошедшая ночь всплыла в сознании лишь в смутных, беспорядочных образах и ощущениях: натиск усиливавшегося ветра, жуткие звуки вырвавшейся на волю стихии, резкий, непрерывный косой дождь, порой столь сильный, что трудно было дышать. Осознание того, что не осталось никакой надежды.
И лишь нескончаемый, постоянный в своей хаотичности шторм.
Под конец ночи или к началу утра ветер слегка переменил направление, ураган унесся прочь и атаковавшая островок вода отступила. Холодные линзы метеорологического спутника, висевшего на высоте двух тысяч миль, зафиксировали то, как грозовые тучи начали распадаться и клочьями расползаться в разные стороны. Когда девушка открыла глаза, ей потребовалось мгновение, чтобы осознать, что она лежит в заброшенной хижине рядом с маяком, у самого входа. Дохлая кошка, как и большая часть мусора, исчезла, но мускусный запах смерти не выветрился полностью даже после шторма. Оказалось, что лямка ее купальника завязана аккуратным узлом, а вот Хилтс исчез неизвестно куда. Придя в себя, Финн почувствовала, что у нее раскалывается голова. А еще она замерзла.
Зябко дрожа, девушка встала и огляделась. Каким-то чудом жестяная, приколоченная гвоздями к стропилам крыша домика удержалась под напором ветра, а предсказание Адамсона насчет того, что штормовой прибой накрывает остров целиком, к счастью, не сбылось. Хижина находилась достаточно высоко и затоплению не подверглась.
Финн встала и, все еще нетвердо держась на ногах, пригнувшись, выбралась наружу. Небо над головой имело цвет вылинявших джинсов, на востоке слепящим диском поднималось солнце, море походило на жидкий металл, а темные волны вспенивались, разбиваясь о невидимую линию подводных рифов.
В воздухе ощущался какой-то неприятный привкус, что-то вроде горячей крови на жести или запаха смерти на электрическом стуле, как его представляла себе Финн. Она двинулась к тому месту, где трава встречалась с песком, и опустилась на землю, обхватив колени и устремив взгляд вдаль в море. Только сейчас она почувствовала, что страшно проголодалась и очень хочет пить. Услышав слабый звук, девушка обернулась и увидела Хилтса, тащившего что-то, очень походившее на их плавательные жилеты.
Другой рукой он обхватывал обмякшее тело большой коричневато-серой птицы с длинным острым клювом. Его некогда белая футболка была заляпана на груди его собственной кровью из раны на лбу, которая сейчас затянулась страшной с виду спекшейся коркой. Растрескавшиеся, все в ссадинах губы покрывал белый налет соли. Его глаза налились кровью и лихорадочно блестели, но он улыбался.
— Как спалось?
— Пить страшно хочется, — прохрипела она в ответ.
— Сходи к маяку, у его основания в нескольких лужах собралась дождевая вода. Выпей сейчас сколько можешь: довольно скоро лужи испарятся, а хранить воду нам не в чем.