Для города и страны, столь недавно подвергшихся столь жестокому нападению, легкость, с которой он проник в личные покои его преосвященства кардинала Дэвида Баннермана, была поразительной. Американцы все еще оставались в таких делах не более чем любителями и со свойственной им наивностью отказывались признавать тот очевидный факт, что некоторые люди ненавидят их смертной ненавистью и готовы вредить им всеми возможными способами только за то, что они американцы. Между тем Ватикан направлял убийц, совершавших во имя Господа свою дьявольскую работу, уже около тысячи лет, а другие народы делали это и того дольше.
К двенадцатому столетию в Швейцарии уже было совершено больше политических убийств, чем в Соединенных Штатах за всю их историю. Единственной страной с меньшим количеством политических убийств была ближайшая соседка США — Канада, но даже этой малонаселенной стране снегов и льда довелось в свое время испытать немало «террористических атак». По мнению отца Джентиле, это было связано с категорической неспособностью американцев усваивать и осмысливать уроки истории, поскольку они считали, будто весь мир вращается вокруг их страны, как планеты вокруг Солнца. Для того чтобы заставить их взглянуть на себя и мир по-иному, наверное, потребуется не один богатый и фанатичный безумец вроде Усамы Бен Ладена, посылающий авиалайнеры, чтобы превращать небоскребы в кучу щебенки.
Отец Джентиле дошел до открытой двери спальни и остановился, чтобы навинтить глушитель на ствол безобразного маленького пистолета «беретта-кугуар», который он держал в правой руке. Он заглянул в комнату. Баннерман слегка похрапывал во сне, его густые седые волосы разметались по подушке. Кардинал лежал на спине точно в центре большой кровати, со сложенными на груди руками, как у покойника, натянув простыню до подбородка. Джентиле видел воротник его шелковой пижамы. Возможно, от Гаммарелли, чей салон за углом от Пантеона.
Он пересек комнату, присел на краешек кровати и мягко постучал холодным кончиком глушителя по переносице патрицианского ирландского носа кардинала-архиепископа.
— Проснитесь, — произнес он тихонько. Похрапывание Баннермана прервалось, и он что-то пробормотал. Отец Джентиле постучал по его носу сильнее. Глаза кардинала открылись, зрачки расширились, боль прорезала складку на его лбу.
— Какого черта?
— Просыпайтесь, — повторил Джентиле. — Нам нужно поговорить. Старайтесь не повышать голос. Поверьте мне: не в ваших интересах, чтобы нас прервали.
Глаза Баннермана сошлись к переносице, и лицо приобрело глуповатое выражение, когда его взгляд сфокусировался на глушителе, каковой в данный момент находился в четырех дюймах от его носа. Выстрел, произведенный с такого расстояния, бесспорно, раскидал бы кардинальские мозги по всему Иисусу и Его ослику.
— Кто вы? — спросил Баннерман.
Он был старым человеком, далеко за семьдесят, но голос его по-прежнему был тверд и силен.
— Vincit qui si vincit, — усмехнувшись, ответил священник.
«Победившего себя он побеждает».
Едва прозвучали эти слова, глаза Баннермана расширились, ибо он, как и каждый занимавший подобное положение, знал, что они значат. В этой короткой фразе и в отзыве на нее коренились семена проблемы невообразимых масштабов. Кардинал мгновенно понял, что это за человек, что дает ему такую власть и откуда эта власть проистекает. Он также понял, что будет покойником, если в течение ближайшей секунды не произнесет слова, которых от него ждут. Слова, касательно которых он никак не ожидал, что ему вообще когда-то придется их произносить.
— Verbum put sapient, — прошептал архиепископ. «Разумному достаточно слова».
— Вы разумный человек, ваше преосвященство? — спросил отец Джентиле.
— Я знаю, зачем вы здесь. Читать электронную почту секретного архива Ватикана я умею не хуже всякого другого.
— А если оставить в покое Archivo Secreto Vaticano, то зачем, по-вашему, я здесь?
— Вы явились из-за убийства Александра Краули. Чтобы расследовать его смерть.
Кардинал расслабился на подушке, глядя на Джентиле в проникающем через окно спальни смутном свете.
— Лишь отчасти, ваше преосвященство. Мне поручено гораздо более сложное задание. Краули не более чем вершина айсберга, и, как вы прекрасно понимаете, его убийством дело не кончится. За ним последуют другие, а чем больше убийств, тем больше опасности для Церкви и ее репутации. Такого поворота событий допускать нельзя.
— Но какое отношение имею к этому я? — спросил Баннерман. — Меня это никак не должно затрагивать. То, что случилось, случилось более полувека назад и было делом рук Спеллмана — его и его проклятых подпевал. Он был другом Пачелли, а вовсе не я.
— Боюсь, однако, что вы унаследовали это после архиепископа Спеллмана вместе с его кафедрой. Получили вместе с пышной мантией, что хранится в вашей ризнице. Можно сказать, что это так же неотделимо от вашей епархии, как прихожане города Нью-Йорка.
Баннерман сел на кровати, четко осознавая, что ствол пистолета следует за его движениями, не отклоняясь от точки между его глазами, и осторожно присмотрелся к сидевшему рядом с ним человеку. Среднего возраста, в хорошей физической форме, обычное лицо.
Единственная приметная деталь — воротник священника.
«Интересно, — подумал кардинал, — он действительно священник или охранители из секретного архива Ватикана выбирают своих оперативников из кого угодно?» Впрочем, сейчас это значения не имело. Значение имело то, что в данный момент этот человек находился здесь, в его спальне, и с пушкой.
— Чего вы хотите?
— Я хочу получить как можно больше информации об этом мальчике.
— Ее очень мало. Все материалы, касавшиеся ребенка, были уничтожены, когда он приехал в эту страну. Такое условие являлось частью договоренности с теми, кто вообще согласился его принять.
— Это соглашение было заключено с преступниками. Оно было заключено по принуждению. Вы не хуже меня знаете, что подобные договоренности не имеют силы. Насколько я понимаю, сведения были сохранены и вы следили за ним все эти годы.
— Все это слишком опасно.
— Конечно опасно. Будь это, как говорят у вас в Америке, прогулка в парке, меня бы здесь не было.
— Огласка одного лишь факта существования этого ребенка чревата самыми тяжкими последствиями. Церковь за последние годы прошла через множество тяжких испытаний. Ей пришлось многое пережить.
— Бесспорно. Но если бы все эти хнычущие жертвы держали язык за зубами, ничего такого бы не случилось, верно? — Священник с пушкой покачал головой. — Ваше преосвященство, любой евангелический проповедник без труда процитирует вам Екклесиаста, главу одиннадцать, стих первый: «Отпускай хлеб твой по водам, ибо по прошествии многих дней опять найдешь его», но мало кто разъясняет, что это работает двояко, и в хорошую и в плохую сторону. А суть как раз в этом. Мне необходимо досье на мальчика. А кроме того, вся возможная информация по Фонду Грейнджа.