— Edelmutig, hochherzig, — пояснил сержант.
— А-а, — кивнул Эберт. Корнуолл глянул на сержанта.
— Это впечатляет.
Сержант пожал плечами.
— Моя бабушка была немкой. Дома мы говорили по-немецки.
— На меня произвело впечатление то, что вы знали это слово в английском, — сухо сказал Корнуолл.
— Тут, конечно, есть чему удивляться, — буркнул сержант.
— Вот именно, — хмыкнул Корнуолл.
— Это было не столь… великодушно, как вы говорите, — сказал Эберт. — Это просто необходимо было сделать. Иначе он бы умер с голоду, да?
Он посмотрел на женщину и ребенка.
— Полагаю, он не говорит по-английски?
— Он вообще не говорит, — объяснила женщина. Корнуолл посмотрел на разложенные перед ним на старом буковом столе документы.
— Я вижу, на всех этих бумагах стоят печати Ватикана. Laissez-passers [6] папского секретаря из представительства в Берлине.
— Это верно, — кивнул Эберт.
— Кажется немного странным.
— Может быть, только вам, — пожал плечами Эберт. — Мне нет дела до политической подоплеки. Мое дело — сохранять вверенные моему попечению произведения искусства.
— Указанные произведения принадлежат германскому правительству?
— Нет. Это работы из фондов различных музеев Германии, и принадлежат они немецкому народу в целом.
— Шесть грузовиков?
— Да.
— Направляющихся к швейцарской границе?
— Да.
— С документами, заверенными печатями Ватикана?
— Да.
— Почему я вам не верю? — сказал Корнуолл.
— Мне все равно, верите вы мне или нет, — сердито проворчал Эберт. — Это правда.
— Зачем вам понадобился эскорт СС? — спросил Макфайл, в первый раз подав голос.
Макфайл был выпускником Боудойна и до зачисления в искусствоведческую команду Бюро стратегических служб работал младшим куратором музея Фогга в Бостоне. Судя по всему, этот малый ставил себя выше Корнуолла. Сержант, со своей стороны, считал этого типа, с его привычкой курить трубку и насвистывать бродвейские мелодии, слабаком, паршивым выпендрежником и вдобавок гомиком. Вот уж в нем-то точно великодушия не было ни на йоту.
Макфайл фыркнул.
— У меня сложилось впечатление, что у СС имеются более важные задачи, чем сторожить Volkskultur [7] .
Последнее слово он произнес протяжно и нарочито насмешливо.
Упитанный малый по фамилии Кресс заговорил с явной ответной усмешкой:
— Может быть, вы не в курсе, что штаб Розенберга является структурным подразделением СС и, таким образом, нам по статусу полагается сопровождение.
— С эмблемами полевой жандармерии? — усмехнулся сержант.
— Я и не знал, что вы ведете этот допрос, сержант, — произнес Макфайл с ледяной ноткой в голосе.
— Я просто задал ему этот хренов вопрос… лейтенант.
Макфайл бросил на него каменный взгляд.
— Что скажете? — спросил Корнуолл, обращаясь к Крессу.
Тот промолчал.
— А что вы хотите сказать, сержант? — спросил Макфайл.
— Я хочу сказать, что все это бред какой-то! Эти парни не из СС. Форма у солдат действительно эсэсовская, но я проверил пару убитых, так у них вообще нет татуировок, а у каждого эсэсовца под мышкой вытатуирована группа крови. Кроме того, СС не имеет отношения к военной полиции, полевой жандармерии. И с грузовиками у них что-то не то: где, черт возьми, они раздобыли бензин? От бензина у фрицев давным-давно и духу не осталось, одна солярка, да и той кот наплакал. Я, конечно, ни черта не понимаю в искусстве, но зато знаю толк во фрицах. Не те они, за кого себя выдают. Не те!
— Сержант, — промолвил Корнуолл, неожиданно поднявшись, — отдайте свое оружие лейтенанту Макфайлу. А мы с вами отойдем в сторонку и покурим.
— Есть.
Сержант отдал Макфайлу автоматический пистолет и вышел за Корнуоллом на солнечный свет раннего утра. Щурясь за очками, лейтенант достал из кармана пачку немецких сигарет и предложил сержанту. Тот отказался и закурил свою, «Лаки страйк».
— Что здесь происходит, сержант?
— Не имею ни малейшего представления, сэр.
— А по-моему, имеете.
— Они не те.
— Что это значит?
— Как я уже говорил, они не те, за кого себя выдают.
— Тогда кто они?
— Вы хотите знать мое мнение?
— Да.
— Они жулики.
— Жулики?
— Мошенники и воры. Грузовики набиты награбленным добром. Эти шустрые ребята прекрасно знают, что оно награбленное, без накладных, без описей. Вот они и решили прибрать его к рукам. Украсть краденое. Я имею в виду, что их нацистские боссы с них уже ни черта не спросят.
— Интересно.
— Эмблемы на грузовиках и все прочее — это прикрытие. Маскарад, рассчитанный не на нас, а на своих. На то, чтобы беспрепятственно выбраться с территории, еще контролируемой немцами. Лучший способ преодолеть армейские кордоны на дорогах — это ехать под видом колонны СС и военной полиции. У фрицев при виде и тех и других до сих пор коленки дрожат. Сами понимаете, с этими мясниками шутки плохи.
— А как насчет мальчишки?
— Брешут они насчет его, это факт.
— Зачем?
— Похоже, он имеет какое-то важное значение.
— А печати Ватикана?
— Поддельные. Или кто-то в Риме тоже причастен к этой афере. Может быть, попы с этими проходимцами в доле. Мало ли желающих половить рыбку в мутной воде?
— Вы что, никого не любите, сержант?
— Это не имеет никакого отношения к приязни или неприязни, сэр. Это вопрос того, что я знаю. А знаю я, что во дворе стоят грузовики с чертовой уймой краденых произведений искусства. Фрицы ничего не знают, ваши люди ничего не знают, а моим людям плевать, даже если бы они и знали.
— Что вы хотите сказать, сержант?
— Именно то, о чем вы сейчас подумали.
— Вы умеете читать мысли?
— Эта хренова война продолжается долго, за такое время любой может кое-чему научиться. Начинаешь во многом разбираться, в том числе и в людях. Начинаешь видеть многое.
— И что вы видите здесь, сержант?