— Putzer? — удивилась Пэгги.
— Der Hausdiener, [62] — сказал толстяк, с трудом подбирая слова.
— Что-то типа денщика, я думаю, — вставил Холлидей. — Слуга, только военный.
— Ja. Слуга. Именно слуга. Его слуга. Я драил ему сапоги и наполнял его ванну. Именно так. Ja. Я следовал за ним всюду, полируя его verdammte Stiefel. [63] Россия, Сталинград, Италия, Нормандия… И все время я был с ваксой и щеткой.
— Бергхоф? — спросил подполковник, стараясь отыскать связь с мечом.
— Ja! Конечно! Несколько раз! Там у меня была привилегия поднимать Hundkacke [64] Блонди — собаки Гитлера — с ковриков. И доставлять пирожные для Евы из города. Ну и полировать сапоги, само собой.
— А потом? — вмешалась Пэгги.
Драбек отпил пару глотков джина.
— Вы знаете о Дахау?
— Это концентрационный лагерь, — ответил подполковник.
— Ja, das Konzentrationslager. Именно так. — Старик закивал. — У них был лагерь и здесь тоже. Для работы на «Дорньере» и «Майбахе». Они делали Raketen, [65] ja?
— Ракеты V-2, — подтвердил Холлидей.
— Vergeltungswaffe, [66] ja, — согласился Руди. — Им постоянно нужны были рабочие руки. Все больше итальянцы и поляки. Juden, [67] конечно. Мой отец брал женщин из лагеря и… пользовался ими. — Руди замолчал, его рука потянулась к бутылке, но замерла на полпути. Он посмотрел в глаза Холлидею. — Когда закончилась война и американцы освободили заключенных, многие из них приезжали сюда. Они искали моего отца, но он скрылся в замке Келлермана. Слыхали о таком?
— Мы были там сегодня утром, — ответил Джон.
— Нет, не в новом, где сейчас музей, а в старом замке. Они нашли его. Притащили на городскую площадь и повесили на фонарном столбе на… на dem Kabel. [68] Он дрыгал ногами и бился в петле целых пять минут. А потом его лицо почернело, а язык стал похожим на жирную сосиску и вылез изо рта. А меня, его сына, они заставили смотреть на это и не давали закрыть глаза.
— Разрази меня гром… — прошептала Пэгги.
— Ja, — согласился Драбек. — Мне было неприятно.
— А Лютц Келлерман где был тогда? — спросил Холлидей. — Успел сбежать?
— Naturlich, [69] — неприязненно проворчал старик. — Вместе с сапогами, которые Руди ему начищал.
Он налил полный стакан и выпил. Выдохнул, распространяя спиртовой аромат и едкий запах горчицы и хрена. Лоб и щеки старика лоснились от пота.
— И Аксель тоже?
— Швейцария, — бросил Драбек. — Ему тогда было три или четыре года — совсем малыш. Поэтому они, вместе со старшей сестрой и матерью, уехали в Швейцарию.
— А когда они вернулись?
— В сорок шестом. Здесь дела были совсем плохи. Безработица. Все были… Geld brauchen, [70] очень бедными. А к Келлерманам in Geld schwimmen. [71] Они были богатыми. Они вернули себе заводы. Die Zugmaschinen. [72] Люди опять полюбили Келлерманов. — Руди отхлебнул из стакана. — Dem Geld verf alien sein, [73] — заметил он философски и вздохнул.
— А вы?
Старик хохотнул и вновь громко отрыгнул.
— Фрау Келлерман наняла меня чистить ее сапоги. Сорок лет я проработал на их семью. А потом вдруг… Раз! И Putzer Руди больше никому не нужен! Ты слишком старый, Руди! Ты слишком много пьешь, Руди! Сорок лет и никакой пенсии… Проваливай, der Kotzbrocken! [74]
— В музее мы не нашли никаких свидетельств о Лютце Келлермане, — продолжал Холлидей, — будто бы его никогда не было. Ни упоминаний, ни картин, ни фотографий…
— Keineswegs! [75] — фыркнул Драбек. — Гитлер был дурным сном для Германии, кошмаром, который все не прочь забыть. Кошмаром, который и я хотел бы забыть, если бы мог… — Руди выпил еще джина, хлюпнул носом. Его глаза наполнились слезами. — Вот и получается, что Фридрихсхафен делал только «Гинденбурги». [76] Мирные «Цеппелины», а не смертельные Raketen. Мальчики поют йодль и играют на альпийских рожках. Девочки пекут Apfelstrudel [77] и рожают толстеньких младенцев. Мы словно живем в другом мире. В истории не осталось места для Konzentrationslager [78] и таких людей, как Obergruppenfuhrer Lutz Kellerman.
— Но сын вряд ли забыл об отце, — сказал Холлидей.
— Конечно! — поморщился Драбек. — Он очень хорошо помнит его. Но тщательно скрывает.
— Что скрывает? — спросила Пэгги.
— Вещи отца, память об отце… Gegenstande mit Nostalgiewert… [79] Я не знаю, как правильно сказать это по-английски.
— Ностальгия? Памятные вещи?
— Egal welche… [80] — проворчал Руди.
— Что это? Ордена, медали, униформа? — попытался подсказать Джон.
— Ja, конечно… — ответил Драбек, стреляя глазами по сторонам.
Он явно боялся. Одно дело — разговор о прошлом и о себе, а совсем другое — разговор о тайнах владельца замка.
— Значит, он хранит где-то свою святыню — память об отце? — подтолкнула старика Пэгги.
— Ja, — медленно и с опаской проговорил он.