Только теперь Билл и Лука впервые по-настоящему увидели на юге Гималаи. Снежные вершины пробивались сквозь низкую гряду облаков, словно неровный ряд клыков. Даже издалека они казались громадными и неприступными.
Замыкали караван два тибетца, погонщики яков, Джигме и Соа. На них были толстые куртки из козьего меха и войлочные сапоги, которые столько раз чинились, что исходный материал почти целиком исчез под заплатами. Они вели между собой неумолкающий разговор, время от времени покрикивали на яков или, если животные на шаг-другой отклонялись от тропы, кидали камушки в их мохнатые бока.
Каждый день они отправлялись в путь еще до рассвета и останавливались лишь изредка, когда тропа разветвлялась. Яки замирали, звякнув колокольчиками, в ожидании дальнейших приказов, Билл и Лука тем временем выпивали немного йодированной воды, радуясь передышке. Шедшие сзади Джигме и Соа почти не пили и не отдыхали, словно не замечая солнца и жары.
Поначалу, когда они только сошли с дороги у Тингкье, каждые несколько часов на их пути попадалась новая деревня. Там бурлила и пульсировала жизнь, на выбеленных стенах домов горели яркими красками вычурные подоконники. На плоских крышах женщины увязывали солому, а мужчины работали на террасах полей. Над деревнями поднимались облака пыли, а солома в лучах солнца светилась золотом.
Но чем дальше, тем реже встречались деревни, тем меньше они становились. Дома превращались в лачуги со стенами из гнилых досок и кровлей из небрежно набросанной соломы. В каждом доме готовили еду — дымок пробивался через отверстия в стенах и устремлялся в безоблачное небо. Небольшие деревеньки казались почти заброшенными, если не считать нескольких детей да встречающейся время от времени сонной собаки, поглядывающей на путников из тени. Иногда они даже проходили никем не замеченные. До перемены сезона оставались считаные дни, и все, кто мог работать, были в поле.
После трех дней пути по нахоженной тропе они наконец вышли на вершину горного уступа. Лука забрался на большой камень и принялся фотографировать своей видавшей виды камерой. Он знал, что Билл ни разу не брал камеру в их совместные экспедиции, а когда Лука спросил почему, друг постучал себя по виску и сказал, что предпочитает хранить все там, а не полагаться на стопку глянцевой бумаги, выцветающей с годами. Лука удивленно вскинул брови, услышав столь старомодное рассуждение, но им ничего не оставалось, как только признать различия во взглядах.
Лука, сделав достаточно снимков, залез в рюкзак, вытащил каргу и развернул ее, а Билл обошел яка и встал рядом с приятелем. Лука видел первую из длинной цепи гор, протянувшейся перед ним. Внизу клубился туман, словно земля изрыгнула его из своих складок, а к северо-востоку горы изгибались кольцом, словно там, спиной к ним, уснул динозавр.
Кругом царил невообразимый покой, будто время замедлило ход и мир наконец снова задышал в естественном ритме.
— Это они, — вполголоса сказал Лука. — Ради них мы сюда пришли.
Билл посмотрел на карту, потом, прищурившись, — на кольцо гор.
— Господи боже! Это поразительно. Какая у них, по твоему, высота?
— Вероятно, больше шести. Если карта верна хотя бы наполовину, мы скоро пройдем через Джонгсанг-ла и начнем спускаться к деревням у подножия гор. Судя по всему, их здесь три.
Губы Луки шевелились — он учился произносить название деревни на карте. Потом, показывая пальцем через долину, он прокричал: «Равок-тсо», обращаясь к ближайшему из погонщиков. Погонщик, упершись коленом в бок яка, затягивал веревку, проходящую под брюхом животного. Он посмотрел на Луку, кивнул и свободной рукой махнул в том же направлении.
— Равок-тсо, — повторил он и изо всех сил дернул за веревку.
Два дня они шли той же тропой, петлявшей у подножия гор. Лука почти все время молчал, внимательно обшаривая глазами каждую трещину, каждый изгиб горного хребта впереди. Иногда он разочарованно щелкал языком и убыстрял шаг, призывая погонщиков ускорить темп, а остановки делать только в конце дня, после захода солнца.
Шли дни и часы, и настроение у него ухудшалось. К тому времени, когда остальные вылезали по утрам из палаток, он уже выплескивал остатки кофе на ближайший камень и начинал сворачивать лагерь, чтобы как можно скорее тронуться в путь.
Билл точно знал, что беспокоит друга: они так и не увидели пока ни одного проложенного через хребет маршрута. На протяжении многих миль склоны поднимались отвесно, как крепостные стены, и лишь изредка их прорезали ущелья. Первоначально Лука полагал, что эти ущелья выведут их выше, но они были слишком круты и каменисты. По мере того как вставало, разогревая склоны гор, солнце, камни обваливались. Срываясь со стен ущелий, они летели с ошеломляющей скоростью и регулярностью. Звук камнепада громким эхом доносился до Луки и Билла. Они стояли, не двигаясь и прислушиваясь к грохоту. Джигме и Соа мрачно переговаривались, но ни Билл, ни Лука не произносили ни слова — каждый упавший камень напоминал им об опасностях, которые ждут впереди.
Бели Лука все больше загорался, то Билл погружался в себя, держался в хвосте каравана. Он редко поднимал глаза на горы, почти все время смотрел на тропинку перед собой, выбирая место для следующего шага. Только по вечерам у костра между двумя приятелями завязывался разговор, при этом Лука сетовал на отсутствие подходов, а Билл пытался подавить дурные предчувствия.
Когда они залезали в спальные мешки, Лука видел, что Билл, закрывая от него широкой спиной маленький блокнот, что-то пишет. Он знал, что Билл таким образом справляется с одиночеством — он всегда тяжело переносил разлуку с Кэти, и ни разу за все время совместных экспедиций Лука не спросил, что он строчит в блокноте. Так было всегда — Билл фиксировал все, до последней детали, классифицировал и переводил мысли на бумагу аккуратными предложениями.
В последней деревне, которая попалась на их пути, Лука с помощью разговорника и весьма ограниченного знания тибетского попытался выудить из местных жителей больше информации. После мучительного обмена несколькими словами, перемежаемого жестами и смущенными паузами, стало ясно, что местные никогда не пересекали черту гор и не знают пути, который вел бы через них ни зимой, ни летом. Когда Лука показывал на вершины и жестами выяснял, как подняться, допрашиваемый крестьянин только смущенно улыбался, словно недоумевая, зачем кому-то вообще нужно лезть в гору.
Но когда они выдвинулись в сторону следующей деревни, один крестьянин с искаженным тревогой лицом схватил Джигме за плечо. Они поговорили немного, а вскоре и Соа принял участие в беседе. Оба погонщика казались в равной мере взволнованными.
Наконец Лука не выдержал и знаками попросил Джигме объяснить, что происходит. Тот заговорил медленно, помогая себе жестами, а Лука полез в разговорник.
— Так в чем дело? — спросил Билл.
— Не уверен, но этот тип нагнал на него страху, — быстро ответил Лука, листая разговорник.
Найдя нужную страницу, Лука отыскал слово и медленно произнес его, глядя на Джигме, который с облегчением кивнул.