Ник попытался вообразить Сато, который чувствует и проявляет любовь к кому-то или чему-то. Ничего не вышло.
— Хай, — сказал Омура по-японски, резко, словно взмахнул мечом. — Она умерла несколько лет назад.
— Умерла… насильственной смертью? — спросил Ник, пытаясь нащупать готовую порваться нить беседы.
— Нет-нет. От лейкемии. Говорили, что Сато-сан был безутешен. Оба его сына от жены погибли в последние десять лет. Они служили военными советниками в Китае, когда гражданская война там только разгоралась. Говорят, Сато горевал по своим сыновьям, но его скорбь по… наложнице… была сильнее и глубже. И продолжается по сей день.
— Как ее звали, Омура-сама?
Советник смерил его взглядом.
— Не помню, Ник. — Старик словно говорил своим взглядом и тоном: «Я тебе лгу»… но почему? — У них родился ребенок. Дочь. Все говорят, что она была очень красива. И почти западной внешности, с едва заметными японскими чертами.
Ник недоумевал. Он никак не мог поверить, что Сато способен кого-то любить, а тем более ребенка с европейской внешностью. Какую загадку предлагал решить Омура?
— И снова прошедшее время, Омура-сама, — тихо сказал Ник. — Неужели дочь Сато от наложницы тоже умерла?
— Хай.
— И тоже естественной смертью?
Ник наблюдал, как работают его старые полицейские навыки: при помощи тысячи глупых вопросов вытаптывается вся растительность вокруг нужного стебелька — и вот он остается на полянке один.
Или не остается.
Омура подался вперед. Он не ответил на вопрос Ника — по крайней мере, не ответил прямо.
— Как вам известно, Ник, Хидэки Сато — полноправный даймё с вассалами, солдатами, интересами своего кэйрэцу. Но Хироси Накамура — его сеньор. Сато — вассал Накамуры.
— И?
— И когда власть и влияние даймё Хидэки Сато выросли настолько, что это забеспокоило Накамуру, сеньор потребовал — в лучших феодальных, средневековых традициях Японии, — чтобы полковник Сато отдал ему свою любимую дочь в заложницы. В залог своей грядущей преданности и верной службы, так сказать.
— Господи…
Омара кивнул.
— Кажется, в Европе при феодальном строе тоже было принято брать в заложники любимое дитя врага или вассала.
— Но сейчас двадцать первый век… — начал было Ник, но почувствовал ханжескую нотку в своем голосе и замолчал. Повсюду в мире, включая Соединенные Штаты, большую часть первой трети этого века занял гигантский скачок назад. Назад к варварству, кланам, царям, теократии, полевым командирам, к более жестокой, но и более стабильной феодальной системе.
— Она умерла в плену у Накамуры? — спросил Ник. Тут крылась некая важная тайна; вот только удастся ли Нику обнаружить и раскрыть ее?
— Скажем так: она сама сделала так, что ее жизнь закончилась, — сказал Омура. Даже глаза его смотрели с печалью. — Из стыда.
— Стыда? Из-за того, что она стала заложницей? Из-за того, что она — дочь Сато? Из-за того, что она совершила неподобающий поступок? Не понимаю.
Омура промолчал.
— Тот Сато, которого я знаю, скорее сошел бы с ума, — проговорил наконец Ник. — Сошел бы с ума и попытался убить Накамуру и всех, хотя бы косвенно причастных к смерти его дочери.
Омура покачал головой.
— Вы нас не понимаете, Ник. За двадцать лет мы, в сущности, вернулись к бусидо, к формам жизни и мышления, свойственным феодальной эпохе. Именно это поможет нам сохраниться как цивилизации… как нации. Человек, готовый отдать жизнь за своего сеньора, должен быть готов пожертвовать своей семьей, если такова воля сеньора.
— Господи… Значит, Сато ничего не предпринял после смерти дочери?
— Я этого не сказал, — пробормотал Омура. — Я только сказал, что он не стал мстить. До вашего ухода мы должны коснуться еще одного вопроса, Ник.
Ник посмотрел на часы. Время было на исходе. Амброузу придется гнать вовсю, чтобы вовремя успеть в аэропорт.
— Какого, сэр?
— Вы понимаете, зачем Япония ведет войну в Китае?
— Думаю, что да, Омура-сама. Япония к началу этого века практически потеряла себя… или близко подошла к этому. Когда Китай развалился на части из-за гражданской войны и общего упадка, Япония послала туда от своего имени миротворцев ООН, наняв для этого американские войска. Ее мощь резко возросла — почти миллиард молодых китайцев стал работать на Японию. Больше портов. Больше произведенной продукции. Больше рабочей силы. И все это — в некоей двухъярусной Великой Японии, где вы, японцы, всегда наверху.
— Но мы не считаем китайцев и других рабами, как раньше, — быстро возразил Омура. — На сей раз — нет. Дайтоа Сэнсо, Великая восточноазиатская война, никогда не приведет ко второй Нанкинской бойне. [117] И второй попытки стать сидо миндзоку — «первым народом в мире» — японцы не сделают.
Ник пожал плечами. На самом деле его мало интересовало это, как и то, что думают о себе японцы.
— Но все это пока лишь подготовка, — добавил Омура.
— Подготовка к чему?
— К настоящей войне, Ник.
— К настоящей войне с… Китаем? Индией? С тем, что осталось от России? С Нуэво-Мексико? Но конечно, не с Америкой.
Ник окончательно запутался. Омура покачал головой и легко поднялся на ноги. Невысокий японец, казалось, передвигается в шипованных кроссовках на манер боксера или бегуна. Ник встал — постепенно, преодолевая боль.
— Грядущая война, которая начнется в ближайшие пять лет, будет всеобщей, экзистенциальной и ядерной, — ответил Даити Омура, беря Ника под руку и ведя его к двери. — И наша цивилизация унаследует планету. В этой войне выживет лишь одна цивилизация, которая станет определять будущее человечества. Но это будет не их цивилизация. Вот почему нам нужно поскорее разобраться, кто будет сёгуном.
— Черт возьми, — сказал Ник и остановился.
Омура легонько подтолкнул его. Солнце уже садилось за горизонт, и бассейн Лос-Анджелеса и его сохранившиеся высотные здания отливали золотом. Солнечные блики отражались от лобовых стекол машин на уцелевших шоссе.
— Ядерная война, Омура-сама? С кем? И зачем? Ради бога, зачем? И какое это имеет отношение к…
Омура, мягко положив руку на спину Нику, заставил его замолчать.
— Боттом-сан, если увидите-таки полковника Сато, не передадите ли ему несколько слов от меня? Скажите, что я приветствую его, как один старый шахматист другого. И передайте в точности вот что: «В этом мире есть дерево без корней, его желтые листья борются с ветром». [118] Сможете запомнить, Боттом-сан?