Нам же достаточно знать, что именно путаница с Блэкбернами и привела к аресту Тамблти. После освобождения Тамблти Опороченный сделал из этой истории cause célèbre — повод поднять шумиху вокруг своего имени.
«Мой арест, — пишет он в своем памфлете, — по-видимому, был связан с тем, что нашлись люди, вообразившие, будто бы доктор Блэкберн, известный в связи с дьявольским замыслом заразить северян желтой лихорадкой, был не кто иной, как я сам. В ответ на это абсурдное обвинение я самым почтительным образом сообщаю неизменно великодушной публике, что я вообще не знаю этого изверга в человеческом обличье».
Вот уж действительно изверг в человеческом обличье.
«Я все же надеюсь, что газеты, которые столь усиленно распространяли сообщения, связывавшие меня с этими отвратительными деяниями, нанеся весьма ощутимый ущерб моему имени и положению, ныне воздадут мне должное и оповестят читателей о том, что власти полностью реабилитировали мое доброе имя. Проведя самое тщательное расследование, они не смогли найти никаких доказательств, способных хоть в какой-то мере запятнать мою безупречную репутацию» и т. д.
Можно представить себе, что объем продаж взлетел прямо-таки до небес. Тамблти хорошо усвоил этот весьма прибыльный урок, за который самой справедливой платой, возможно, было бы пребывание в тюрьме, и теперь повсюду, куда бы ни отправился, старался оказаться в центре скандала. И как правило, этого добивался.
В конце обеда Кейн поведал мне, что брошюра, написанная им позднее, подобного брожения не вызвала, чему мой друг был несказанно рад.
— В ту пору я уже хотел избавиться от этого человека. У Лондона своя притягательность, но какую цену должен был я за нее заплатить?
Однако Кейн не избавился или, вернее, не мог избавиться от Тамблти. А цена, которую предстояло заплатить, — истинная цена, — боюсь, еще не определена, ибо, когда я несколько часов тому назад покинул замок Гриба после проведенной там ночи и весьма памятного утра, опечаленный Томас Генри Холл Кейн — уважаемый человек — вручил мне письма, весьма личные письма, написанные рукой Фрэнсиса Тамблти и адресованные самому Кейну. Их я теперь прочитал, и… Боже правый! Если дубликаты этих писем находятся во владении Тамблти, у американца есть средство погубить Кейна, шантажировать его, сделать изгоем, довести до банкротства. До тюрьмы! Ибо первое из этих писем, датированное 28 января 1875 года, начинается со слов столь интимных, что я не могу доверить их бумаге. О Кейн, дорогой Кейн, мне страшно, друг мой, какая судьба тебя ожидает? Как, как нам избежать этого?
Первое письмо, по-видимому, последовало за встречей в Лондоне, ибо в нем Тамблти вспоминает о различных недавно испытанных… удовольствиях и пишет: «Поскольку ты оказался воистину женственным, я чувствую себя весьма тебе обязанным и надеюсь, что через некоторое время смогу должным образом тебя отблагодарить». Как прикажете это понимать? [153]
И Кейн, глупый Кейн, вероятно, отвечал на подобные письма в том же духе, ибо в другом письме Тамблти пишет: «Мне доставляет бесконечное удовольствие получать вести от тебя, поскольку всякий раз они пробуждают во мне желание увидеть твое нежное лицо и провести всю ночь в твоем обществе… Тоска по тебе одолевает меня, когда я читаю твое полное чувства письмо („полное чувства“! О чем только думал Кейн?), поскольку оно не только воскрешает приятные воспоминания о прошедшем, но пробуждает во мне еще большую страсть». Господи боже мой! Такие строки губительны, просто гибельны! [154]
Еще в одном письме Тамблти изображает из себя жертву гонений, перечисляя парламентариев и других влиятельных людей, на поддержку которых рассчитывает в своем не названном здесь деле. Он приглашает Кейна посетить его снова при первой же возможности, но заканчивает письмо тем, что укоряет Кейна, просит его не приносить счет из типографии, когда он приедет в следующий раз, а заплатить самому. Возмутительно! И в последующих письмах Тамблти снова заводит речь о кредитах.
«Дорогой мальчик, высылай телеграфом немедленно — сорок. Телеграфируй, телеграфируй, телеграфируй!» В конце письма Тамблти лукаво пишет с притворной застенчивостью: «Приезжай ко мне утренним поездом. Необходимо встретиться. Будь умницей и привези ту сумму, о которой мы говорили».
И подписывается: «Нежно любящий тебя Ф. Т.».
И все в том же роде, вплоть до сердитого письма, датированного 4 августа и отправленного предположительно откуда-то не из Лондона, поскольку в нем Тамблти упоминает о том, что «переехал».
«Кейн, — начинается оно, — больше не испытывай мое терпение. Пришли мне на вышеуказанный адрес 2 фунта, пустяковую сумму, всего лишь 2 фунта, и наша дружеская переписка будет продолжаться, невзирая на мелочи финансового характера, на которых ты настаиваешь. Не бойся: никто ничего об ЭТОМ не узнает, и никакого обмана в отношении тебя предпринято не будет, поскольку у меня нет обыкновения рассказывать посторонним о моих личных делах. Ты оскорбляешь меня, намекая, будто я могу заговорить об этом, о НАС.
Я получил твое последнее письмо, отправленное мне сюда сегодня утром, и удивился, найдя в нем не 2 фунта, которые недавно попросил, а лишь извинения. Я пробуду здесь всего 3 или 4 дня. Обязательно пришли мне деньги почтовым переводом».
Юный Кейн, запуганный подобным образом, должно быть, послал в ответ требуемые два фунта, потому что у меня есть и более позднее письмо, в котором Тамблти несколько смягчает тон, хотя и не снисходит до извинений.
«Ты, наверно, нашел мою последнюю записку излишне требовательной, — пишет он, — но дело в том, что мне действительно нужны были эти деньги».