Услышав имя Сэмми, Мора похолодела. Она давно не вспоминала о нем.
– Приехали! С тобой, девочка, все в порядке? Ты что-то побледнела.
Мора закурила.
– Да, я в полном порядке. Просто на минуту стало как-то не по себе.
Рой все понял и готов был избить себя за то, что упомянул в разговоре о Сэмми Голдбауме.
– Как насчет того, Мо, чтобы перед встречей выпить и закусить?
Мора знала, что Рой пытается исправить положение, и улыбнулась:
– Что ж, это было бы здорово.
* * *
Терри Пезерика вызвали к Маршу, и теперь он сидел и ждал, когда начальник, наконец, объяснит ему, что происходит.
Марш раскурил сигару – это было единственной роскошью, которую он себе позволял, выпустил дым через конторку и начал:
– Ты обдумал наш разговор?
Терри кивнул.
– Надеюсь, ты сегодня будешь более сговорчив?
Терри снова кивнул.
– Прекрасно... прекрасно. Итак, мы решили, что схватить Райанов должен ты. Не надо объяснять, что в случае удачи твоя карьера обеспечена. Если, конечно, они не перехитрят тебя.
Терри пристально посмотрел на Марша. В его словах он не нашел ничего забавного.
– Нам известно, что ты прям, как штамповка, информация у тебя в руках, и порученное тебе дело – только честь...
Терри перебил его:
– Ладно, кончайте треп. Что происходит?
Марш испытал неукротимое желание ткнуть в лицо Пезерику сигарой. Кем, черт побери, он себя возомнил, это дерьмо? Но вместо этого он глубоко вздохнул, пытаясь сдержать кипевшую в нем ярость.
– Вчера Мора и Рой Райан встречались с Ленни Айзааксом, ювелиром, и я их выследил. Совершенно ясно, что в ближайшее время они собираются переправить украденное золото в другое место. Тогда-то мы и пойдем в атаку. И когда накроем ее, можно будет предъявить ей и другие обвинения, в удобное для нас время. Я уже говорил тебе, мы прижмем ее по всей строгости закона. Застанем при получении денег за золото. Теперь, что касается дела о коррупции... Этим занимается Бюро по расследованию жалоб. Мы не собираемся ни на кого выходить, пока Райаны не будут схвачены с поличным. Иначе их могут предупредить. Работать будем в тесном контакте, ты и я. Только никому ни слова. Увидимся через несколько дней, когда у меня будет побольше информации.
– Сара Райан просила, если возможно, как-нибудь облегчить судьбу сыновей.
Марш усмехнулся:
– Просить можно, вреда от этого нет.
После ухода Терри Марш еще некоторое время сидел и курил свою сигару. Он не сказал Пезерику, что никого из Райанов не посадят в тюрьму – их просто уберут. Слишком многих они подкупили в полиции, и оставлять их в живых просто опасно. Надо заткнуть им рты. Заткнуть навсегда. А этот Пезерик, если пронюхает, может помешать...
* * *
Сара готовила для Бенджамина обед. Вернувшись из пивной, он прошел прямо наверх и лег. Сказал, что очень устал. "Наверняка перебрал", – с раздражением думала Сара. Она чистила картошку, когда сверху над головой что-то стукнуло. Сара подняла голову и прислушалась. Потом отложила нож для чистки картофеля и поднялась в спальню.
Бенджамин Райан лежал на полу, прижимая руку к груди. Его серое, с провалившимися щеками лицо говорило о том, что ему очень плохо. Сара осторожно приподняла его голову и заметила вокруг губ синюшность.
– Бенджамин!
Он открыл глаза.
– Грудь болит! Сара, позови врача!
Сара помчалась вниз, вызвала "скорую помощь", а потом позвонила Джэнайн и попросила сообщить о случившемся детям. Бросив телефонную трубку, она побежала наверх и не отходила от мужа, пока не приехала "скорая помощь".
В Центре кардиологической помощи Сара просидела возле мужа, пока он не потерял сознание, не переставая молиться.
В семь часов вечера появились Мора и Рой, оба бледные и встревоженные. Остальных братьев Джэнайн не стала разыскивать.
Рой заключил мать в объятия и ласково спросил:
– Что случилось, мама?
– Это было ужасно. Он упал прямо в спальне. Я его нашла на полу.
– А что говорят врачи?
– Коронарный спазм. За всю жизнь отец ни разу не болел.
– Мы бы давно приехали, но нас не было в городе. Лучше бы ты позвонила кому-нибудь из ребят, а не Джэнайн. Они скоро приедут.
Он убьет эту пьяную суку, как только придет домой! Отец в больнице, а она оставляет для него в клубе записку, чтобы он позвонил! Даже Джерри Джексону ничего не сказала!
– Мне было не до звонков. Я боялась отойти от отца. Посмотрите-ка на него! Вид у него просто ужасный.
Сара произнесла это совсем по-старушечьи. И Мора с Роем вдруг осознали, что родители – старые и жить им осталось недолго. Отец, может быть, уже сейчас умирает.
Рой сел рядом с матерью у постели и поглядел на безжизненное тело отца.
– Пойду поищу врача, Мо, узнаю, что с отцом. А ты оставайся с матерью.
Мора машинально обняла женщину, с которой за долгие годы едва ли перекинулась словом. Но сейчас, объединенные горем, мать и дочь забыли о собственной вражде.
– Все будет хорошо, мам... я тебе обещаю.
Сара сжала руку Моры.
– Ох, Мо, он совсем плох. Что же я буду без него делать?
– Не волнуйся, мам, все будет в порядке, – Мора старалась говорить уверенно.
Немного погодя появились Лесли, Гарри и Ли. Все трезвые и встревоженные.
Мора и Сара стояли у постели Бенджамина и, насколько это было в их силах, утешали друг друга. Парни, притихшие, стояли в коридоре и нервничали. Не слишком ли много на них навалилось смертей? Майкл, Джоффри, а теперь вот на очереди – отец. Последние годы они относились к Бенджамину прохладно, лишь изредка проявляя свои сыновние чувства, но сейчас он тяжело заболел, а отцу на смертном одре, даже самому скверному, полагалось выказывать почтение!
В половине одиннадцатого в больницу примчалась Карла. В каком-то старом пальто, с торчащими во все стороны длинными медно-красными волосами, но все равно красивая. Плача, она подошла к отцу, а он обнял ее, и на миг ему показалось, что это Джэнайн в дни ее молодости, так дочь была похожа на мать.
– Как дедушка? Нас с Джоем весь день не было дома. Поэтому записку я прочла, только когда вернулась домой.
– Отец тяжело болен, Карла. Но врачи говорят, что он может выкарабкаться.
– Иди сюда, Карла, садись рядом со мной, – позвал Гарри.
Голос Гарри звучал мягко, ласково. Карла была чем-то вроде семейного талисмана. Когда она села, Гарри подал ей чашку кофе. Мора и Сара стояли по обе стороны постели больного. Ровно в десять сорок две он открыл глаза.