– Значит, ты хочешь все, не так ли? Все, что у меня есть? И по-твоему, это не много, да, ублюдок?
Он ударил Дополиса трубой по локтю, и громкий треск эхом пронесся по складу. Телохранители, как завороженные, следили за каждым движением Майкла Райана. Лесли и Ли хихикнули, когда Дополис тихо застонал.
– Ну так вот, парень, ничего я тебе не дам. Даже медного гроша, как говорят восточные немцы. Ты скорее подхватишь триппер от трахающегося Папы, чем получишь от меня работу по уборке туалетов, черт тебя подери! Вы совершили роковую ошибку, мистер Дополис. У вас хватило глупости разозлить меня. Отдайте мне моего брата, а потом я возьмусь за вас и за вашего трахнутого мистера Шишку. Так что можете читать отходную. Ясно?
Он ударил Дополиса трубой по лицу и злорадно улыбнулся, глядя, как у того расплющился нос. Физиономия грека превратилась в кровавую кашу.
Майкл бросил взгляд на телохранителей и спокойно сказал:
– Уберите его отсюда, он меня раздражает.
Телохранители продолжали стоять, парализованные страхом. Их поразило выражение лица Майкла Райана: он буквально наслаждался происходящим.
– Заберите его и линяйте отсюда! – заорал он.
Телохранители, дрожа от страха, подхватили Дополиса и стали неуклюже тащить его к выходу, ноги грека при этом безжизненно болтались. Майкл остановил их и ткнул пальцем в разбитый нос Дополиса, с вылезшими наружу костями и хрящами.
– Это хороший урок для вас, новичков. Но вы еще не знаете, на что я способен, если окончательно потеряю терпение. Чтобы сегодня же ночью мой брат был дома! – Майкл сделал телохранителям знак, и они потащили Дополиса вон из склада так быстро, как только могли. А Майкл вытащил из кармана платок и вытер кровь с пальцев.
– Ой, Мики... ну и напугал ты меня.
– Имей в виду, принцесса: как бы я ни бесился, моим близким никогда не причиню вреда.
– Ты не думаешь, что они собрали о тебе информацию? – спросил Лесли, как всегда некстати.
Майкл с раздражением посмотрел на него:
– Кто мог им ее дать? Уж не ты ли?
Лесли покраснел и с перепугу выронил автомат.
– Нет... нет, Мики. Только не я. Никогда!
– Да я пошутил, малявка, – рассмеялся Майкл.
Он был в ударе, как обычно после приступа ярости.
– Похоже, Мо, они перехватили твою идею насчет доков.
Джоффри кивнул:
– Должно быть, этот таинственный мистер Шишка хочет все заграбастать. Наверное, это связано с разговорами насчет реконструкции города. Иначе, кому понадобилась бы эта куча дерьма?
Майкл пожал плечами:
– Пусть только Бенни вернется домой, мы весь город перевернем вверх тормашками. Никому не удастся скрыться от нас – во всяком случае, надолго. Но все эти события кое-чему меня научили: чтобы поддерживать хоть какой-то порядок, надо разделить наш Ист-Энд на маленькие участки. Ты, Джоффри, должен рыть носом землю. Проверь, не шляются ли там какие-нибудь старые бездельники в поисках занятия для себя. Я уже не в силах все это терпеть! Как это называют янки? – Майкл расхохотался. – Ах да, конгломерат. Мы образуем конгломерат! Вырви лист из конторской книги больших "шишек". Разведи множество мелких фирм, пусть выполняют всю дерьмовую работу. Но без всяких золотых рукопожатий!
Мору коробило то, что Майкл так скоро забыл о случившемся. Будто не избили только что Дополиса, превратив его в кровавое месиво. Будто его вообще не существовало!
Мора вздрогнула, и Ли обнял ее за плечи:
– Замерзла, Мо?
Майкл между тем продолжал:
– Надо было мне, принцесса, давным-давно послушаться тебя. Наконец-то мы будем чтить закон. Матери это понравится. Ладно, поехали в клуб. Это место нагоняет тоску.
Через минуту-другую они уже мчались в сторону Дин-стрит. Майкл болтал как ни в чем не бывало, словно не замечая, что Мора подавлена. Они поставили свой "мерседес" на стоянку на Олд-Комптом-стрит: Дин-стрит почему-то закрыли для проезда, и народа собралось видимо-невидимо.
Джоффри и остальные ребята прибыли раньше, и Мора подошла к Джоффри. В сумеречном свете его лицо казалось каким-то серым.
Мора заметила, что везде полно полиции, и услышала пронзительный вой сирены "скорой помощи", мчавшейся по Шафтсбери-авеню.
Сводники, "хозяйки", клиенты и просто зеваки образовали целую толпу.
Мора почувствовала дыхание Майкла на своей шее, когда он спросил у Джоффри:
– Что там случилось?
– Это клуб, Майкл, – его подожгли. – Голос Джоффри звучал глухо и как-то растерянно.
– Что?! – воскликнули в один голос Майкл и Мора.
– Я говорю: клуб разбомбили и подожгли.
– Кто-нибудь пострадал, Джофф?
Он покачал головой:
– Не знаю, Мора.
Она протиснулась сквозь толпу и устремила взгляд на то, что некогда было входом в "Ле Бюзом". Ветер усилился и бросал Море в лицо хлопья снега. Вокруг пахло пожарищем.
И вдруг сердце ее едва не разорвалось в груди. Она почувствовала, как судорожно сжимаются в кулаки ладони, как перехватывает дыхание, словно она пробежала несколько миль: прямо на нее от входа в клуб шел Терри Пезерик! Несмотря на пронзительный ледяной ветер, Мору бросило в жар. Да, это был Терри, с его длинными ногами и легкой походкой, со светлыми волосами и кривой усмешкой. Она слышала, как бешено колотится сердце. Впервые за минувшие восемь лет она увидела того, кого должна была ненавидеть. Но она не испытывала к нему ненависти. Она поняла, что любит его... любит каждой клеточкой своего существа!
Она ничего не слышала, ничего не видела. Одно-единственное ощущение владело ею. Ощущение, что она жива. Жива по-настоящему! Впервые с того страшного дня, когда она сделала аборт, она почувствовала неодолимое желание броситься в его объятия. Молить о прощении за то, что избавилась от их ребенка. Он приблизился к ней, и ее тело стало таким горячим...
– Привет, Мора! Давненько мы не виделись! – Его голос ласкал ее, и она вся затрепетала. В горле пересохло. Она знала, что стоит ей заговорить с ним, и из глаз хлынут жгучие слезы.
Мора закусила губу.
Терри Пезерик взглянул на нее и все понял. Он вспомнил Мору, которую знал когда-то, ту легкоранимую девочку, и испытывал стыд за причиненные ей страдания.
За ее модной прической и дорогой одеждой он видел прежнюю Мору, с которой занимался любовью и из-за которой едва не лишился жизни. Она была все та же, только в другой оболочке, и спокойно смотрела на него своими голубыми глазами. Эти глаза никогда не изменятся. Лежа после побоев на больничной койке, он думал о ней, не испытывая ни злости, ни неприязни. Иногда ему даже казалось, что все это он заслужил. И сейчас, глядя в ее лицо, которое преследовало его все эти долгие восемь лет, он снова почувствовал стыд и раскаяние.