Мистер Борга, на потеху всему крылу громко заявил:
— Могло быть и хуже, сынок. Он мог бы ткнуть в него своим корнем. Вот тогда ему точно было бы больно!
Джорджио видел, как Чоппер с важным видом вернулся в душевую — с прежней легкой блуждающей улыбочкой на лице… За две минуты Чоппер провел прекрасную пиаровскую акцию в свою пользу. Во-первых, он привлек на свою сторону всех мужчин, так как расплатился по счетам. Тюремный неписаный закон: тот, кто закладывает, должен сдохнуть, даже если это твой приятель. И, во-вторых, он на самом деле не причинил особого вреда Дэви, просто напугал того до полусмерти, а это было совсем не трудно сделать, потому что Дэви О'Киф не мог считаться крепким орешком. В-третьих, неимоверной величины член, как и добродушная реакция на замечания по этому поводу, превратили Чоппера в героя, в любимца заключенных. Его «топор» теперь станет главной темой разговоров на весь день и среди заключенных, и среди тюремщиков.
Вот с таким человеком Джорджио теперь придется сидеть в одной камере. С человеком, который, как он понимал, мог убить другого легким движением руки… Джорджио в задумчивости вернулся в душевую. Наблюдая, как Чоппер моется, он спросил себя: сколько же времени пройдет, прежде чем Левис наестся досыта ожиданием и вновь потребует свои деньги?
Алан Кокс встал рано, позавтракал в одиночестве и теперь пил уже четвертую чашку кофе. Он закурил первую за день сигарету, вставив ее перед тем в маленькую вишневую трубочку, и лениво пускал дым изо рта. Алан морщился, борясь с приступами утреннего кашля курильщика. Коксу предстояло сегодня многое сделать, многое устроить… Что ж, ему давно уже не хватало постоянной и острой необходимости держать в напряжении мозги, чтобы работать против полиции; недоставало того вкуса опасности, который становился чуть ли не наркотиком для многих банковских грабителей и часто определял их неизбежный провал. Кокс скучал и по тому особому, трудно подавляемому волнению, когда понимаешь: готовится большое дело, и тебе предстоит сыграть в нем основную роль.
При становлении ресторана «Амиго» Алан Кокс неплохо поработал, даже исключительно хорошо. Однако потребность в существенных усилиях для продолжения дела давно прошла, и Кокс понимал: отныне тут все будет идти своим чередом. Алан вообще любил все раскладывать по полочкам. Но, как только дела бывали улажены, они начинали утомлять его. Ему по-настоящему нравился элемент риска. И вот теперь, устраивая побег Джорджио, он испытывал знакомый приток адреналина в кровь и благодарил Господа за это. Именно это Алану сейчас и было нужно.
Единственной проблемой оставалась Донна Брунос. Он испробовал все мыслимые и немыслимые трюки, чтобы отговорить ее от участия, чтобы она не претендовала на роль номера второго. В душе он был уверен: она напугана до чертиков. И все же Донна настаивала на том, что справится. Хоть иногда она и раздражала Алана, он не мог не уважать ее и не восхищаться ею. Все чаще у него возникало такое чувство, что они смогут работать в одной упряжке.
Алан порой признавался себе, что немного ревнует ее к Джорджио. Его собственная жена никогда даже не подумала бы о том, чтобы сделать нечто хотя бы отдаленно похожее ради него. Закатила бы скандал, кричала бы, что ей противно, но ни за что не пошла бы на такое. А Джорджио как-то удалось… Джорджио Брунос — «друг официанток», как любил называть его Алан, ходил на сторону от своей милой жены и развлекался с юными стервами. Ибо все они — стервы. Господи Боже, да некоторые из них были просто соплячками, едва закончившими школу! Одной девчонке, с которой он крутился, явно не исполнилось и пятнадцати лет, несмотря на ее большие титьки и зачесанные назад светлые волосы. И все равно Донна Брунос, жена Джорджио, согласна была рисковать — вплоть до готовности сесть в тюрьму ради спасения мужа.
«Как это смешно, право же, ведь она не знает и половины всего… Хотя это, наверное, и хорошо». — Алана действительно беспокоило настоятельное желание Джорджио втянуть Донну в это дело. Что-то здесь было непонятное, а что — Алан никак не мог сообразить. Но в целом ему это казалось неправильным… Может, Джорджио думает, что тогда это точно будет честная игра? Нельзя просить о подобном свою мать или дочь, а жену — допустимо? Лучше всего оберегать родных от криминальной стороны жизни: большинство матерых преступников жили по этому неписаному закону. Даже члены клана Крей держали мать в стороне от своих грязных дел, и это придавало им больше силы. Согласно преступному кодексу чести женщин надо любить, уважать, заботиться о них. Их не следует втягивать в ограбления банков или просить избавиться от краденых вещей. К тому же многие женщины просто не способны держать рот на замке. Если они как-нибудь случайно все-таки узнают, что их старики занимаются грабежом, то со временем однозначно разболтают об этом своим подругам. Потом обязательно расскажут мамашам, станут обсуждать со знакомыми. А в то время полицейские будут преспокойно поджидать их муженьков, сидя в патрульной машине; следить, как они перебегают с почты в банк с пистолетом наготове; маска на лице у преступника при этом не раз пропитается нервным потом и наполнится слюной от страха.
Позиция Джорджио озадачила Алана: почему он так настаивает, чтобы номером вторым была жена? Почему, скажем, не Стефан, его брат? Почему не Большой Пэдди, его старый приятель? Почему именно маленькая, хрупкая женщина с большими синими глазами и самыми великолепными волосами и ногами из всех, что когда-либо видел Алан? Почему только она? И все же, как Алан ни клял судьбу за собственную непоследовательность, за действия вопреки своим убеждениям, как ни ругал за упрямство Донну, которая хотела во что бы то ни стало помочь мужу какая-то небольшая часть его души была довольна… Потому, как это ни парадоксально звучало, что он теперь регулярно будет видеть ее. Давно уже ни одна женщина так его не интересовала.
Позже, после того, как Кокс принял душ, а лондонский горизонт как раз начал рисоваться сквозь туман в лучах рассвета, он напомнил себе обо всем, что для него сделал Джорджио. Заодно и о том, что Донна Брунос — жена его лучшего друга.
Маэв и Марио приехали в дом Донны в восемь пятнадцать. Маэв припарковала свою «ладу» на автомобильной дорожке. При первом же взгляде на дом ее омыл привычный поток удовольствия. Донна сама открыла им дверь. Широкая улыбка была словно приклеена к ее бледному лицу. Маэв отметила темные круги у нее под глазами, обратила внимание на то, как натянута кожа на лице, как устало опущены плечи, и мысленно прокляла Джорджио. При этом вслух она мимоходом поинтересовалась, «как он там». Марио в своей обычной спокойной манере нежно поцеловал Донну и спросил ее, хорошо ли она спала.
Донна была рада видеть их. Они вошли в дом, и Донна помогла Маэв снять ее старое фиолетовое пальто, чуть заметно передернув плечами при воспоминании о роскошном кожаном с замшевой отделкой пальто, которое Джорджио купил матери и которое, насколько могла видеть Донна, Маэв никогда не надевала.
— Привет, Долли, дорогая! — почти прокричала Маэв. — У меня все эти дни были настолько заняты, черт бы их побрал! И вот я сказала Марио: «Давай-ка навалимся на нее рано утром, уж тогда-то мы наверняка захватим ее!»