Book.

Я отвечаю, что имя я слышала и раньше, а теперь знакомлюсь с сочинениями мистера Даунта, читая вслух миледи.

— Что ж, — сухо улыбается он, — я вам не завидую. Матушка, конечно же, не дает никому и слова сказать против своего возлюбленного барда, которого оплакивает по сей день. Думаю, она всегда столь настойчиво побуждала Персея подражать ему, поскольку хотела сделать из него своего рода замену. Что же касается до мистера Даунта, он никуда не ушел из матушкиной жизни — он и поныне остается в ее сердце, ее мыслях и навсегда там останется. А на следующей неделе — одиннадцатое.

— Одиннадцатое?

— Одиннадцатого числа каждого месяца матушка отмечает день памяти мистера Даунта, погибшего одиннадцатого декабря пятьдесят четвертого года. В этот день она пойдет в мавзолей, где покоится бедолага.

— Должно быть, — замечаю я, — вашему отцу было очень тяжело жить, постоянно ощущая незримое присутствие покойного возлюбленного своей жены.

— Да нет, — произносит мистер Рандольф, печально и задумчиво глядя вдаль. — Отец всегда мирился с таким положением вещей. Он знал, что ее не переделать. Бедный отец! Он при всем своем старании не мог сравняться с мистером Даунтом, как я никогда не смогу сравняться с Персеем. Матушка по-своему любила отца, но она большей частью своего существа живет в давнем прошлом — во времени, предшествовавшем знакомству с ним. Она не видит в этом ничего плохого, но излишняя сосредоточенность на том, чего уже нельзя изменить, все-таки штука вредная — вы не находите?

— Отчасти вы правы, — соглашаюсь я, думая о своих родителях, которых никогда не знала. — Но с другой стороны, разве не должны мы чтить прошлое и память ушедших от нас людей, чтобы они всегда жили в наших сердцах?

— О да, должны, — откликается он. — Безусловно. Особенно в семье вроде моей. Вам не убежать от прошлого, если вы Дюпор.

Мне льстило, что мистер Рандольф столь доверительно беседует со мной, особой едва знакомой и вдобавок служанкой. Глупо, конечно, но я приняла его откровения за комплимент, свидетельствующий, что он питает ко мне приязнь — возможно, несколько большую, чем приязнь, с какой он, похоже, относился ко всем без изъятья.

— Ваш отец был военным, кажется? — спросила я после непродолжительного молчания.

— Служил в прусской армии. Дослужился до полковника. Даром что был поляком по происхождению.

— Поляком? Как интересно.

— Разве? Боюсь, я особо не задумывался на сей счет. Я ни разу не был в Польше, а отец почти ничего о ней не рассказывал. Он всегда говорил, что предпочитает Англию и что знакомство с моей матерью и переезд сюда стали для него главным успехом в жизни. Мы не поддерживаем отношений с родней с отцовской стороны. Матушка всегда возражала.

— Вы родились в Польше?

— Нет, здесь, в Эвенвуде. А вот Персей родился в Богемии, где отец и мать познакомились. Не у Шекспира ли где-то есть такой персонаж — король Богемии?

— Да, у него, — рассмеялась я. — В «Зимней сказке». Король Поликсен.

— Ага, он самый. Так вот, мой брат — в своем роде некоронованный король. Но я ничего не имею против. Дело в том, мисс Горст, что я очень благодарен Природе, возложившей все наследственные обязанности на Персея. Боюсь, из меня не вышло бы достойного наследника, и я искренне рад, что именно моему брату, а не мне придется однажды надеть корону. Видите ли, я вполне доволен нынешней своей жизнью и не хочу ничего менять.

Похоже, главенствующее положение брата в семье — и как наследника, и как любимца матери — не вызывало у мистера Рандольфа ни малейшего возмущения или зависти, каковые чувства свойственны многим младшим сыновьям.

Я заметила, что старшинство досталось мистеру Персею лишь по случайности рождения.

— Но сумел ли бы я справиться с ролью наследника, появись я на свет первым? Вот в чем вопрос. Нет, мне суждено всегда оставаться в тени брата. Если бы меня такое мое положение не устраивало, тогда другое дело, но оно меня всецело устраивает. Оно позволяет мне… — Мистер Рандольф на миг замялся, потом весело пожал плечами. — Ну, позволяет продолжать поиск разных интересных возможностей. По природе своей я отнюдь не ленив и должен что-то сделать в жизни.

— А чем бы вы хотели заняться? Вы уже выбрали себе поприще?

Несколько мгновений мистер Рандольф смотрел на меня с несвойственным для него уклончивым выражением лица, потом наконец ответил:

— Нет, не сказать чтобы выбрал. Одно время я хотел выучиться на инженера, но матушка и слышать об этом не желала. Конечно, если бы я поступил в университет, как Персей, у меня наверняка составилось бы более ясное представление о моих способностях и наклонностях, но матушка посчитала, что мне там делать нечего, и отдала меня в частную школу-пансион. Вот я и продолжаю осматриваться вокруг — в надежде подыскать себе дело по душе.

После дальнейших моих осторожных расспросов он поведал, что мистер Персей получил самое лучшее образование, какое только возможно, а вот его образованием, к сожалению, почти умышленно пренебрегли.

Наследника отправили в Итон, где учились многие поколения Дюпоров, а потом он поступил в родственное учебное заведение в Кембридже — Королевский колледж. Мистера же Рандольфа поручили заботам часто сменявших друг друга домашних учителей весьма сомнительной компетенции, а затем отослали в Саффолк доучиваться в школе-пансионе, которую держал один священник — бывший сотрудник оксфордского Брейзноз-колледжа. Там, вместе с полудюжиной юных джентльменов такого же склада, он оставался почти два года.

— Конечно, это вам не университет, но я никогда не был так счастлив, как в школе доктора Сэвиджа, — с тоской в голосе сказал мистер Рандольф, не глядя на меня. — И я обзавелся там хорошими друзьями — а с одним из них сошелся особенно близко. Но потом меня забрали домой, и вот я живу здесь… осматриваясь вокруг.

Мы уже миновали Аппер-Торнбрук — скопление крытых соломой хижин, стоявших рядком по обеим сторонам от главной дороги из Истона, — и теперь входили в деревню Эвенвуд. Слева от нас простиралось общественное пастбище, спускавшееся к реке. Мы остановились в самом начале улочки, что пролегала между пастбищем и церковью с примыкающим к ней пасторатом, где жил Феб Даунт в пору служения своего отца в местном приходе, а ныне обитали мистер и миссис Трипп.

— Можно пройти здесь, — промолвил мистер Рандольф, указывая в сторону пастората. — Так быстрее, чем через ворота.

И вот мы прошли по улочке и вскоре вступили в парк. От калитки извилистая тропа отлого поднималась к главной подъездной аллее и смыкалась с ней на вершине возвышенности — там перед нами открылся великолепный вид на огромную усадьбу, чьи восемь купольных башен вырисовывались темным силуэтом на фоне зеленовато-голубого неба.

— Вы сейчас к матушке? — спросил мистер Рандольф, когда мы начали спускаться к реке.