М.

10
ДАРК-ХАУС-ЛЕЙН

I
Медальон

Каминные часы в моей комнате показывали половину шестого: пора спускаться к завтраку, после которого надо одеть и собрать госпожу для нашей поездки в Лондон.

Из головы у меня все не выходило второе письмо мадам — оно раздосадовало меня не меньше первого, поскольку, вопреки моим ожиданиям, не содержало ясных и точных указаний, как мне действовать в ходе нашего Великого Предприятия.

Меня просят помочь разоблачить миледи, чтобы все увидели, кто она на самом деле. Но кто она на самом деле? По словам мадам — мошенница, лгунья, предательница, вероломная захватчица и даже хуже. Однако я не представляю, как раздобыть доказательства, подтверждающие такие обвинения, и совершенно не понимаю, почему в моих интересах погубить репутацию и доброе имя миледи.

И опять у меня не оставалось иного выбора, как принять слова мадам на веру, противопоставив сомнению и недоумению беспрекословное повиновение и слепое доверие. Два Разъяснительных Письма я уже получила, скоро придет третье. Если оно не внесет полной и окончательной ясности в дело, я откажусь от всей этой затеи и вернусь на авеню д’Уриш, невзирая на последствия. Ну а пока, раз я уже зашла так далеко и, признаюсь не без стыда, испытывала радостное возбуждение при мысли о предстоящих приключениях, тайнах и интригах (в чем я всецело виню мистера Уилки Коллинза), я решила приложить все усилия к тому, чтобы выполнить единственное четкое указание, содержавшееся в письме мадам: разыскать какие-нибудь документы (коли они существуют), которые помогут мне проникнуть в секреты миледи.

Первой, кого я увидела, войдя в столовую для слуг, была Сьюки, сидевшая в одиночестве за кружкой чая. Еще две служанки — ни одну, ни другую я не знала по имени — болтали в дальнем углу, но не обратили на меня внимания. В комнате старшего дворецкого, где я ожидала застать мистера Покока или мистера Эпплгейта, никого не было.

Прошла уже неделя со дня, когда я сказала Чарли Скиннеру, что хочу поговорить с его кузиной, но за все это время я ничего не слышала о Сьюки и ни разу с ней не встретилась. При моем появлении она подняла глаза и воскликнула:

— О, мисс Алиса! Как же я рада видеть вас! — После чего разразилась слезами.

— Сьюки, голубушка, что стряслось?

Я бросилась к ней, села рядом и обняла за плечи.

— Матушке сильно нездоровилось, — проговорила она, давясь рыданиями, — но вчера утром стало совсем худо. Доктор Пордейдж-то приходил тогда, но сказал, что она не протянет и недели. Я так убивалась, мисс Алиса, просто слов нет. А потом Чарли сказал, что вы хотели поговорить со мной, но миссис Баттерсби отправила меня помогать Кейт Уорбойз разбираться на чердаке в восточном крыле, и мы всю неделю работали там, да еще по дому успевали, но до сих пор еще не управились, а потом…

— Не надо оправдываться, милая, — ласково сказала я, заправляя одну из ее непокорных кудряшек под чепец и доставая из кармана носовой платок, чтобы вытереть ей слезы. — Я вполне могу подождать со своими вопросами, никакой срочности нет.

Наконец Сьюки немного успокоилась, и к ней вернулась доля обычной веселости. Потом, когда часы над камином пробили без четверти семь, она поспешно вскочила с места и сказала, что должна приступить к работе, покуда миссис Баттерсби не начала утренний обход с проверкой и распоряжениями, что она делает в семь ровно.

— Сегодня мы уезжаем в Лондон, Сьюки, как тебе наверняка известно, — сказала я. — Но по возвращении я разыщу тебя. И я от всей души надеюсь, что доктор Пордейдж ошибается и твоя матушка вскоре выздоровеет.

После ухода Сьюки я едва успела намазать маслом кусочек хлеба и налить себе полчашки крепкого чая, заваренного Сьюки в котелке, а мне уже нужно было сломя голову бежать наверх, чтобы постучаться к миледи ровно в семь.

Когда я закончила одевать госпожу и выполнила все прочие утренние обязанности, она попросила меня принести с туалетного столика шкатулку с каплевидным медальоном.

— Я обещала удовлетворить ваше любопытство относительно медальона, Алиса, — сказала она, — и намерена выполнить свое обещание.

— Да, миледи. Как вам угодно.

Госпожа села, поставила шкатулку на колени и извлекла оттуда медальон на черной бархотке. Когда она нажала на крохотную защелку, серебряная крышечка откинулась, являя взору туго свернутую кольцами прядь густых черных волос.

— Этот локон, — с торжественным благоговением произнесла она, — был срезан с головы мертвого Феба Даунта. Вас это шокирует?

— Почему это должно шокировать меня, миледи? — ответила я. — Ведь вы были помолвлены с упомянутым джентльменом. Мне кажется вполне естественным и похвальным, что вы храните подобное напоминание о нем.

— Я рада, что вы так считаете, — сказала госпожа, закрывая медальон, — но вы не вполне меня поняли, Алиса. Я самолично срезала прядь у него с головы, когда он еще лежал на окровавленном снегу. Я своими глазами видела, что убийца сотворил с ним, и зрелище это по сей день неотступно преследует меня, лишая сна и покоя. Тем не менее вот уже много лет я каждое утро надеваю медальон в память о той трагедии — и надевала даже в пору своего супружества с покойным полковником Залуски. Вы не находите это странным, Алиса? Что при всем своем страстном желании избавиться от воспоминаний о том вечере я не расстаюсь с предметом, постоянно напоминающим мне о нем? — Несколько мгновений она молчала, глядя на медальон, зажатый в дрожащих пальцах. — Я продолжаю носить его, и у меня строгое правило: никто, помимо меня, — никто! — не вправе к нему прикасаться. Я знаю, вы никогда не нарушите этого правила, Алиса.

— Разумеется, миледи. А выполнен он превосходно и очень идет вам.

С удовлетворенной улыбкой она сказала, что медальон заказал нарочно для нее покойный лорд Тансор.

— После трагедии его светлость стал мне почти как отец. До гроба не забуду, каким вниманием и заботой он окружил меня, — посему я ношу медальон в память и о нем, которому столь многим обязана. Ну а теперь, Алиса, нам пора двигаться. Экипаж скоро подадут.

В неожиданном приливе энергии баронесса стремительно встала с кресла и подошла к зеркалу. Надев медальон, она повернулась ко мне и с улыбкой промолвила:

— Ну вот. Я выполнила свою ежедневную обязанность и готова выйти в широкий мир.

II
На Гросвенор-сквер

Признание леди Тансор по поводу медальона премного воодушевило меня: оно свидетельствовало, что госпожа, невзирая на все свои капризы и резкие перемены настроения, начинает проникаться доверием ко мне.