Скоро я покончил со светскими обязанностями, и мы с Горстом собрались уходить. Мерчисон стоял в вестибюле, прощаясь с отбывающими гостями. Когда он пожимал руку Горсту, из гостиной вышли Блантайры, предшествуемые мистером Шиллито.

— А, вот вы где, Горст, — промолвил последний резким, бесцеремонным тоном. — Я хотел вас спросить — вы уверены, что мы с вами не встречались прежде? Я весь вечер ломал голову, где я мог вас видеть раньше, — а я, знаете ли, уверен, что видел.

В следующий миг наглядно проявилась перемена, произошедшая в моем госте за недели, что он провел в Quinta da Pinheiro, отдыхая и восстанавливая здоровье.

При словах мистера Шиллито в нем, казалось, внезапно вскипела темная, грозная сила. Стиснув кулаки, расправив плечи, твердо расставив ноги на каменных плитах, словно перед прыжком, он ответил на пристальный наглый взгляд мистера Шиллито самым решительным и вызывающим образом.

Признаться, в течение нескольких секунд, пока длился инцидент, я едва узнавал Горста, ибо в нем не осталось ничего от меланхоличного, уставшего от жизни человека, которого я знал со времени нашего прибытия на Мадейру. Хотя он выпрямился во весь свой внушительный рост, поза его больше всего напомнила мне позу терьера, почуявшего запах добычи и присевшего перед броском вперед.

Мистер Шиллито тоже заметил разительную перемену в нем — и, видимо, еще что-то, ускользнувшее от моего внимания. Он вдруг смертельно побледнел и нервно отступил на шаг назад, словно Горст вызвал у него какое-то страшное, но долго подавлявшееся воспоминание. Потом подошел Мерчисон, принялся со смехом жать руки джентльменам, кланяться дамам, галантно спрашивать у миссис Блантайр-старшей позволения проводить ее до паланкина. {9} Пока они прощались, Горст повернулся и вышел в темноту.

Я нагнал своего товарища на улочке рядом с виллой Мерчисона. Он стоял, глядя на озаренные луной горные вершины, и курил сигару.

— Что-нибудь случилось, Горст? — спросил я.

— Ровным счетом ничего. Не желаете сигару?

Я отклонил предложение, и мы в молчании немного прошлись по крутой улочке.

— Воловья повозка ждет, — наконец сказал я. — Поедем?

— Пожалуй, я прогуляюсь пешком, если вы не против, — ответил Горст. — Я знаю дорогу.

— Я с вами…

— Нет, — перебил он довольно грубо. — Пожалуйста, не беспокойтесь. Я пойду один. — Потом добавил помягче: — Если вы не возражаете.

Будучи усталым, я ничуть не возражал и спросил лишь, точно ли он найдет дорогу до виллы, находившейся примерно в миле оттуда. Горст с уверенностью ответил утвердительно, и на том мы расстались.

Стояла тихая, ясная ночь. С минуту я смотрел, как мой товарищ шагает вверх по узкой улочке, вдоль высоких каменных стен, через которые свешивались пальмовые листья, плети жимолости и отягощенные плодами ветви фруктовых деревьев. У поворота он остановился и обернулся. Над дверью маленького домика с башенкой горел фонарь, освещая бледно-желтым светом булыжную мостовую. Несколько секунд Горст стоял под фонарем, затягиваясь сигарой. Потом помахал мне рукой и скрылся за поворотом.

Настал день моего отъезда с Мадейры в Англию. Я отправил в порт дорожные сундуки и чемоданы и отдал последние распоряжения трем своим слугам, строго-настрого наказав до моего возвращения относиться к мистеру Горсту как к хозяину.

Когда я вышел из кабинета, направляясь к поджидавшей на улице воловьей повозке, Горст стоял в вестибюле со шляпой в руке — он только что вернулся с прогулки по лесу.

— До свидания, Горст, — сказал я. — Я напишу вам обо всем, что творится нынче в доброй старой Англии. И вы тоже напишете мне, как поживаете и чем занимаетесь, правда ведь?

— Конечно, — ответил он, — с превеликим удовольствием.

Он немного помолчал, а потом протянул мне руку — не дрожащую, как раньше, но сильную и крепкую.

— Спасибо вам, Лазарь, — только и промолвил он, но слова эти глубоко тронули меня, ибо я знал, что они идут от самого сердца.

То были последние слова, услышанные мной от мистера Эдвина Горста.

17
ЛЕДИ ТАНСОР ОТКРЫВАЕТ ДУШУ

I
Я получаю выговор

Я закрыла мемуары мистера Джона Лазаря в самом безрадостном расположении духа. Теперь я знала кое-что о своем отце, но это знание не принесло утешения, а лишь породило во мне безумное, неосуществимое желание увидеть его живого, каким он был на самом деле, а не каким остался в моих смутных воспоминаниях.

Мистер Лазарь (о нем у меня сложилось самое высокое мнение) также дал мне поверхностное впечатление о моей матери и моих родственниках Блантайрах, о которых я никогда прежде не слышала.

Маргарита. Замшелое надгробье на кладбище Сен-Винсен всплыло перед моим умственным взором, когда я вспомнила свои отчаянные попытки вообразить, как выглядела при жизни особа, носившая столь благозвучное имя, — высокого роста она была или малого и имела ли такой добрый и милый нрав, с каким связывалось в моем детском воображении имя Маргарита. Судя по рассказу мистера Лазаря, она действительно была милой и доброй, даром что в памяти моей сохранился лишь туманный, призрачный образ. Уже скоро, надо надеяться, выписки из ее дневника, прислать которые обещал мистер Торнхау, помогут мне составить более отчетливое представление о наружности и характере моей матери. Пока же мне остается довольствоваться тем, что есть, — маленьким фрагментом воспоминаний славного мистера Лазаря.

Я бросилась на кровать, расстроенная и удрученная множеством вопросов, теснившихся в уме. Особенно меня занимал упомянутый мистером Лазарем господин — мистер Родерик Шиллито, чье имя я моментально вспомнила. Он присутствовал на званом ужине, устраивавшемся в доме миледи на Гросвенор-стрит во время нашей поездки в Лондон, — «школьный друг моего покойного жениха», так его отрекомендовала госпожа. Вполне возможно, тот факт, что двадцать лет назад на Мадейре он познакомился с обоими моими родителями, объяснялся необычным стечением обстоятельств, как и совпадение инициалов «Б. К.». Однако, хотя случайных совпадений, порой самых немыслимых, в нашей жизни гораздо больше, чем мы обычно полагаем, нынешнее общение мистера Шиллито с леди Тансор не казалось мне случайным. Может статься, откровенная неприязнь моего отца к упомянутому господину брала начало в их предыдущем знакомстве? Может даже, существовала некая связь между моим отцом и школьным другом мистера Шиллито, Фебом Даунтом?

От этих мыслей меня отвлек звон колокольчика в углу комнаты. Наконец-то миледи вызывала меня.