— Прости, — сказал старик. Он моргнул два раза добрыми серыми глазами, погладил аккуратно подрезанную белую бороду, за которую тетка Луиза звала его купцом. — Я размышлял. И знаешь о чем? О том, что в истории Земли уже бывали случаи, когда по несчастливой случайности группа людей оказывалась отрезанной от общего потока цивилизации. И тут мы вступаем в область качественного анализа…
Старик опять замолк и пожевал губами. Ушел в свои мысли. Олег к этому привык. Ему нравилось сидеть рядом со стариком, просто молчать, ему казалось, что знаний в старике так много, что сам воздух комнаты полон ими.
— Да, конечно, надо учитывать временной диапазон. Диапазон — это расстояние. Запомнил?
Старый всегда объяснял слова, которые ученикам не встречались.
— Одному человеку для деградации достаточно нескольких лет. При условии, что он белый лист бумаги. Известно, что дети, которые попадали в младенчестве к волкам или обезьянам, а такие случаи отмечены в Индии и Африке, через несколько лет безнадежно отставали от своих сверстников. Они становились дебилами. Дебил — это…
— Я помню.
— Прости. Их не удавалось вернуть человечеству. Они даже ходили только на четвереньках.
— А если взрослый?
— Взрослого волки не возьмут.
— А на необитаемый остров?
— Варианты различны, но человек неизбежно деградирует… степень деградации…
Старик взглянул на Олега, тот кивнул. Он знал это слово.
— Степень деградации зависит от уровня, которого человек достиг к моменту изоляции, и от его характера. Но мы не можем ставить исторический эксперимент на одной сложившейся особи. Мы говорим о социуме. Может ли группа людей в условиях изоляции удержаться на уровне культуры, в каковой находилась в момент отчуждения?
— Может, — ответил Олег. — Это мы.
— Не может, — возразил старик. — Но для младенца достаточно пяти лет, для группы, даже если она не вымрет, потребуется два-три поколения. Для племени — несколько поколений… Для народа, может быть, века. Но процесс необратим. Он проверен историей. Возьмем австралийских аборигенов…
Вошла мать Олега, она была причесана, надела выстиранную юбку.
— Я посижу с вами, — сказала она.
— Посиди, Ирочка, — кивнул старик. — Мы беседуем о социальном прогрессе. Вернее, регрессе.
— Я уже слыхала. Ты рассуждаешь, через сколько времени мы начнем ходить на четвереньках? Так я тебе отвечу — раньше мы все передохнем. И слава богу. Надоело.
— А ему не надоело, — не согласился старик. — И моим близнецам не надоело.
— Из-за него и живу, — напомнила мать, — а вы его посылаете на верную смерть.
— Если встать на твою точку зрения, Ира, — сказал Старый, — то здесь смертью грозит каждый день. Здесь лес — смерть, зима — смерть. Наводнение — смерть, ураган — смерть, укус шмеля — смерть. И откуда смерть выползет, какое она примет обличье, мы не знаем.
— Она выползает, когда захочет, и забирает, кого пожелает. Одного за другим.
— Нас больше, чем пять лет назад. Главная проблема — не физическое выживание, а моральное.
— Нас меньше! Нас с тобой меньше! Ты понимаешь, нас совсем не осталось! Что эти щенки могут без нас?
— Можем, — ответил Олег. — Ты в лес одна пошла бы?
— Лучше повеситься. Я порой на улицу боюсь выходить.
— А я хоть сейчас пойду. И вернусь. С добычей.
— То-то сегодня Дика с Марьяшкой еле спасли.
— Это случайность. Ты же знаешь, что шакалы стаями не ходят.
— Ничего не знаю! Пошли все-таки стаей или нет? Пошли?
— Пошли.
— Значит, ходят…
Олег не стал больше возражать. Мать тоже замолчала. Старый вздохнул, дождался паузы и продолжил свой монолог:
— Я почему-то сегодня вспомнил одну историю. Тысячу лет не вспоминал, а сегодня вспомнил. Может, просто к месту пришлось? Случилось это в 1530 году, вскоре после открытия Америки. Немецкое китобойное судно, которое промышляло к югу от Исландии, попало в шторм, и его отнесло на северо-запад, в неизвестные воды. Несколько дней корабль несло по волнам среди айсбергов. Айсберг — это…
— Это ледяная гора, я знаю.
— Правильно. Через несколько дней показались заснеженные гористые берега неизвестной земли. Теперь она называется Гренландией. Корабль бросил якорь, и моряки спустились на берег. И представляете их удивление, когда вскоре они увидели полуразрушенную церковь, потом остатки каменных хижин. В одной из хижин они нашли труп рыжеволосого мужчины в одежде, кое-как сшитой из тюленьих шкур, рядом сточенный, ржавый нож. А вокруг запустение, холод, снег…
— Не пугай, Боря, — прервала его мать. Пальцы ее нервно стучали по столу. — Псевдоисторические сказки…
— Погоди. Это не сказка. Это строго документировано. Тот человек был последним викингом. Ты помнишь, Олег, кто такие викинги?
— Вы рассказывали о викингах.
— Викинги бороздили моря, завоевывали целые страны, они заселили Исландию, высаживались в Америке, которую называли Винланд, даже основали свое царство на Сицилии. И у них была крупная колония в Гренландии. Там было несколько поселков, стояли каменные дома и церкви. Но вот корабли викингов перестали выходить в море. Колонии их перешли к другим народам или были заброшены. Прервалась связь с Гренландией. А тем временем климат там становился все более суровым, скот вымирал, и гренландские поселения приходили в упадок. В первую очередь потому, что потеряли связь с миром. Гренландцы, некогда смелые моряки, разучились строить морские корабли, их становилось все меньше. Известно, что в середине XV века в Гренландии была сыграна последняя свадьба. Потомки викингов дичали, их было слишком мало, чтобы противостоять стихии, добиться прогресса или хотя бы сохранить старое. Ты представляешь себе трагедию — последняя свадьба в целой стране? — Старый обращался к матери.
— Твои аналогии меня не убеждают. Много ли было викингов, мало ли — ничего бы их не спасло.
— А ведь альтернатива была. Приди тот немецкий корабль тридцатью годами раньше, и все сложилось бы иначе. Эти викинги могли бы уплыть на континент и вернуться в человеческую семью. Или иначе — наладилась бы связь с другими странами, появились бы торговцы, новые поселенцы, хотя бы новые орудия труда, знания… И все было бы иначе.
— К нам никто не приплывет.
— Наше спасение — не вживление в природу, — произнес старик уверенно. На этот раз он обернулся к Олегу. — Нам нужна помощь. Помощь остального человечества. И потому я настаиваю, чтобы твой сын шел за перевал. Мы еще помним. И наш долг — не обрывать нить.