От лагеря за милю несло вонью. Аппалуса недовольно фыркнула. На холоде из ноздрей вырывался пар. Она натянула поводья. Всего нескольких ласковых слов хватило Натану Ли, чтобы заставить лошадь идти.
— Я знаю, знаю, — сказал он ей и погладил пеструю, в яблоках шею: по ее мускулам пробежала дрожь.
Немного дальше они буквально прошли сквозь строй армейского транспорта, подбитых легковушек и грузовиков, замерших по обеим сторонам дороги. Некоторые машины уткнулись капотами в кювет. Другие отбросило и перевернуло взрывом мины или ракетным огнем. Лобовые стекла — в паутине пулевых попаданий. Тела в белых, оранжевых, синих или зеленых скафандрах лежали там, где их подстрелили снайперы. Только сейчас Натан Ли понял, что битва за Лос-Аламос продолжалась на этой ничейной земле не одну неделю. А генералы ни словом не обмолвились о ней. Жители и не подозревали, какая опасность угрожала городу.
Потом он увидел брошенные окопы. Справа и слева скверные грунтовые дороги проходили мимо приземистых насыпных огневых точек, обращенных к лагерю осаждающих. Они выглядели устрашающе, но были пусты. Стало ясно: в последние несколько дней генералы отвели армию. Выехав за пределы города до рассвета, Натан Ли не видел ни одного солдата.
До моста еще четверть мили. Над лагерем висели плотные стаи птиц. Их черные силуэты собрались вдоль края воды, наблюдая за ним. Сидя высоко в седле и возвышаясь над обломками, громоздящимися вдоль дороги, Натан Ли чувствовал себя будто висящим в воздухе.
Внезапно сбоку брызнули стекла передней фары «хаммера». Аппалуса шарахнулась влево, и Натан Ли с трудом удержал ее на ногах. Следом кто-то прошил железный бампер еще десятком предупредительных выстрелов. Пули прошли вдоль металлической обшивки, вспоров крыло длинными рваными ранами.
Натан Ли видел вспышки, но не слышал выстрелов. Он пытался уговорить сердце не колотиться так бешено, но не сумел. Его замутило. «Еще не поздно, — шепнул внутренний голос. Он мог укрыться за разбитой техникой, дождаться ночи, а потом снова выйти на шоссе. — Возвращайся домой!» Его еще могут пустить обратно. Прогнать через карантин. Вернуть к нормальной жизни. В этом было его очередное искушение.
Нет, назад его уже не примут. Натан Ли знал правила игры: ведь выехал он, не облачившись в «лунный» скафандр. К городу его даже близко не подпустят. Застрелят за пятьсот ярдов. Спуск в долину без защитного скафандра был его сознательным выбором, как и решение не инфицировать себя «Серумом-III». Оба этих шага давали ему некоторую защиту от вируса, но они же могли рано или поздно привести к гибели. По скафандрам паломники открывали огонь без раздумья, лишь завидев их. Что касается сыворотки, она дала бы ему трехлетнюю отсрочку, но он не был уверен, что по ее истечении проживет еще хоть несколько минут, не говоря уж о годах. А главное, не было у него тех сорока восьми часов, которые требовались его иммунной системе, чтобы ускорить образование антител. К тому же Натан Ли боялся: ему не хватит мужества. Сорок восемь часов — слишком долгий срок, чтобы удерживать над запястьем бритву.
В любом случае «Серум-III» и скафандр представлялись ему неверным решением. С ними или без, он вторгался в страну мертвых. Подлинной альтернативой было — пребывать в безопасности или спуститься в долину, но даже в этом случае выбор был нулевым. Остаться в Лос-Аламосе значило умолять Окса или генералов явить милость, которая давно перестала быть действенным понятием. И дело даже не в том, что они были безнадежно злыми людьми, какими-то монстрами. Натан Ли никогда не верил в Бога. Теперь стало еще хуже: он не верил в черта. Из дьявола сделали отличного козла отпущения, но Великий обманщик был выдумкой, еще одной попыткой затолкать вселенную в коробку из-под обуви. Масштабы человека годятся для измерения дверных проемов, а не силы страданий. В конечном счете, гибель человечества не была рукотворной, предначертанной небесами или состряпанной в аду — это всего лишь украденная частичка белка.
Итак, он приблизился к лагерю паломников, не имея внятных объяснений своего поступка и возможности вернуться назад, без защиты, лишь с мятущейся душой, полной внутренних голосов. Ему было страшно и очень тоскливо. Даже в самом сердце Тибета он никогда не ощущал себя таким одиноким. Натан Ли знал, что должен делать, но не знал почему. Он сочинял все буквально на ходу, то вписывая себя в сюжет собственного фильма, то вычеркивая из него. Подъезжая верхом к мосту, он чувствовал себя так, будто летит в темный колодец… на сломанных крыльях. Слова Бена укрепили его. Потеряй жизнь и спаси ее. Спаси свою жизнь и потеряй.
Аппалуса шарахалась, но послушно провезла его еще сотню ярдов. Ее глаза выкатывались наружу от смрада гниющего мяса. Он мог бы принудить ее идти спокойнее, но не хотел: ему так нужна была сейчас сила больших мускулов лошади и тепло, идущее от ее тела. Натан Ли не был уверен, что собственные ноги несли бы его.
Он залюбовался кобылой. Пробежал глазами по ее стройной шее, колоннам мускулов, волнообразно двигающимся плечам. Он опустил взгляд меж ее чутко вздрагивающих ушей. Наверное, в этот большой череп к ней приходили сны по ночам…
Он натянул поводья и остановил Аппалусу. Дальше он пойдет один, иначе паломники прирежут ее и зажарят на костре — нельзя им этого позволить. Ее плоть не утолит их голод. Натан Ли медленно спешился, не таясь и двигаясь раскованно. Он намеренно показал стрелкам спину, когда принялся снимать с кобылы сбрую. Седло и уздечку свалил кучей у дороги. Потом решил оставить потник себе.
Натан Ли сделал жест рукой вдоль дороги в сторону Лос-Аламоса — не для лошади, а чтобы снайперы точно знали его намерения. Он стоял на бело-желтой разделительной полосе с пустыми руками и смотрел, как Аппалуса повернулась и бодрой рысью припустила обратно через кладбище искалеченных машин.
Она не останавливалась. Фуража не предвиделось: зима в разгаре, да и земля отравлена. Аппалуса не переходила на галоп, и он мысленно похвалил ее за это. Очень не хотелось, чтобы снайперы вынесли ей смертный приговор, — а так у них будет минутка задуматься и пощадить лошадь.
Копыта еще цокали по асфальту, а силуэт уже таял в пелене смога — серый в яблоках призрак. Натан Ли вспомнил свою лодку на берегу Аляски, как ее понесло в океанскую дымку в тот момент, когда он отвернулся. Неизбежный риск. Лошадь скрылась за поворотом.
Он скатал потник, вновь развернулся лицом к реке и пошел. Полосы разметки тянулись, как мили. Он держал голову прямо, с усилием гоня от себя картинку: собственная физиономия в перекрестьях снайперских прицелов. Никто не остановил его, когда он вышел на мост. Тощие одичалые люди поджидали его на той стороне, глядя настороженно и враждебно, угрожающе поигрывая ружьями, длинными копьями, колунами, луками с охотничьими стрелами с острыми, как бритва, наконечниками, даже молотками на длинных рукоятях. Некоторые были в мотоциклетных, велосипедных или футбольных шлемах. Кое-кто — в противогазах. Трудно было представить себе, что таким сбродом мог командовать какой-нибудь человек, даже выживший из ума пророк.
Причудливые существа стояли, подняв головы, обратив взгляды на запад — на Лос-Аламос. Странное было зрелище. Они изготовились к битве… а врага не видать. Волна нашествия прокатилась с севера на юг и застыла в неустойчивом равновесии. Лишь река придавала орде некую форму и порядок.