За многие тысячи миль отсюда, на краю света приоткрылась узенькая щель, выпуская зарю. Не будучи суеверной, Миранда загадала желание. Быть может, они не убьют ее монстра.
Приободрившись, она повернулась спиной к морю и быстро пересекла стоянку и Крукид-роуд. Если не брать в расчет ее пристегнутый цепью десятискоростной велосипед «Швинн», место было абсолютно пустынным. Летние туристы давным-давно разъехались. Наступил ледниковый период — весна в штате Мэн.
Миранда направилась по крутой тропке меж сосен и крупноплодных дубов, протоптанной местными жителями. Изо рта вырывался бледный парок. Все чуть-чуть напоминало сказку. Она оглянулась: единственным другом этим морозным утром были ее следы.
Девушка шла проворно — уже не шагом, но еще не бегом. Когда она начала свои дневные визиты к карьеру, дорога занимала сорок тягостных минут. Теперь же, проходя этот путь в течение трех месяцев по два раза в день, она легко управлялась за четырнадцать минут. Ее длинные ноги окрепли и оформились. Может, с годами она наконец вырастет из своего худого — кожа да кости — тела. Миранда начинала ловить на себе взгляды парней. Сальные. Будто есть у нее для этого время. Небо посветлело, став серым. Достигнув карьера, она направилась прямиком к его краю. Когда-то отсюда добывали черный гранит для зданий банков, библиотек и памятников государственных деятелей. Сейчас, вот уже сто лет заполняемый водой, он вновь принадлежал природе.
— Уинстон! — позвала Миранда.
Поверхность водоема была скована льдом. Ни движения, ни звука, кроме ее одинокого возгласа, возвращенного эхом.
Местная легенда рассказывает о несчастной городской девушке, бросившейся в гранитный карьер, как в сенот индейцев майя. Поговаривают, в этом омуте живет ее дух. Во всяком случае, здесь всегда безлюдно. Школьники не ходят сюда целоваться, на берегах карьера не бывает субботних пивных тусовок и купаний голышом. Уже сто пятьдесят три дня это место принадлежит ей и маленькому Уинстону. Вот только когда Миранда кормила его прошлым вечером, она заметила на дороге следы колес и множество свежих отпечатков ног на замерзшей грязи.
Шок от этого до сих пор не прошел. Ее выследили.
«Ты убила его», — горько корила она себя.
С четырехлетнего возраста Миранду приучали заниматься самосовершенствованием, не давая себе поблажек. Ее педагоги по каждому предмету были тщательно отобраны. Следуя инструкциям отца, они заполняли дни девочки, будучи ее наставниками, но ни в коем случае няней или другом. Не было случая, чтобы кто-то подсказал ей остановиться, расслабиться, понюхать розы. Все знали, что она разовьется очень рано. Миранда много читала, общалась с психотерапевтами, заходила на тематические чаты клуба Менса [15] . Ее необычная одаренность расцветала ярко и стремительно. Она попала в особое царство изысканно-красивого, внушающее непосвященным благоговейный страх. Вот только сама Миранда не находила красоты, глядя на себя в зеркало, — лишь темные круги от бессонницы под глазами.
В этом северном крае она чувствовала себя изгнанницей, но совершенно не ощущала одиночества. «Джекс», как называли здесь лабораторию Джексона, круглый год держала в штате почти тысячу работников. Однако с наступлением зимы островная жизнь вгоняла людей в стресс. Число самоубийств и соблазнений чужих жен росло параллельно счетам на бензин. Миранда чувствовала себя как в клетке среди постдоков [16] , которые обращались с ней как с младшей сестренкой, соблазнительной малолеткой или же сообщницей в их чудачествах. Городские ребята-ровесники казались ей чужаками. Она могла объяснить суть теории струн, но не фрик-дэнса или сноуборда, не умела пользоваться тушью для ресниц и бровей. И вовсе не потому, что не пыталась научиться. С немилосердной дотошностью она проглатывала модные журналы «Космо» и «Ток», делала себе пирсинг и афрокосички, была в курсе, какие проблемы современной культуры сейчас обсуждают. Только ничто из этого ее не привлекало. Поп-лирика казалась бессмыслицей, одежду подобрать не удавалось: сидела плохо.
Странствуя по Интернету в поисках родственной души, Миранда натыкалась лишь на бесконечные предложения интима. Она умела вскрыть человеческую клетку и выделить из нее тайны жизни, но — удивительное дело — не знала, как прожить свою.
И вот теперь, когда Уинстон обнаружен, поднимется шквал дурацкой болтовни о связи между способностями и умопомешательством. У Миранды не было девичьих тайн, вообще никакого личного пространства, кроме собственных мыслей. Когда ей было девять лет, она обнаружила, что за ней шпионят — отслеживают, что набирают ее пальцы на клавиатуре компьютера. В десять Миранда взломала сейф, хранивший ее медицинскую и психотерапевтическую карты, — и словно прочла биографию пациента стационара.
Уинстон стал ее первым настоящим проявлением бунтарства. Она считала, что действовала предельно осторожно. И все равно их выследили.
Миранда спустилась по лестнице, вырезанной большими уступами в стенке карьера, к самому краю воды, достала из рюкзачка три связки сырой рыбы, завернутые в газету. Уинстон вот-вот должен появиться. Уже 6.30. Он знал это место. Оба строго следовали установившимся между ними привычкам.
«Ну где ты, малыш?»
А вдруг его уже забрали, со страхом подумала она. На смену этой мысли пришла другая: не исключено, что сказалась физиология Уинстона. Миранда до сих пор не знала наверняка, как она работает, но очень может быть, что монстр впал в спячку. Если так — до весны им его не поймать, разве только осушить карьер.
Пловец из Миранды был никудышный, ныряльщик — тем более, но в своем воображении она бывала в гостях в его водном доме. Это такая нора с удобной лежанкой, воздушной ямой, рыбными косточками и небольшим запасом всякой всячины. Притащив Уинстона сюда в пятигаллонном пластмассовом ведре, она сразу заметила, каким он был страстным коллекционером. Он делал кучки из ярких разноцветных камешков у края карьера, собирал багровые и желтые дубовые листья, что плавали на поверхности, как сказочный флот, а затем сортировал их по цвету. Миранде нравилось фантазировать, будто его гнездо «меблировано» всякого рода предметами, поднятыми со дна: бутылками из-под колы, банками из-под пива, ржавыми орудиями каменотесов. Может даже, он нашел череп несчастной утопленницы и поместил в своей берлоге как любимую игрушку.
Солнце проклюнулось чуть выше. Блики золотистого света тронули макушки леса. Прозрачная корочка льда на глазах исчезала, обращаясь в белый холодный парок.
— Уинстон? — умоляюще проронила Миранда в черную воду.
— Только не говори, что ты дала имя этой твари.
Голос прилетел сверху, из леса.
Сердце ее упало. В прозвучавшей фразе слышались повелительные нотки и величавый ритм актера, играющего Шекспира. Пол Эббот и был во многом актером. Помимо ролей влиятельного лица в мире ученых и чародея в кругу политиков он исполнял еще и маленькую роль ее отца. Откровенно не лучшую.