В самом низу листа была приписка и подпись Окса для ноябрьской отправки.
— Окс, — зло выдохнула она.
Всего неделю назад он ворвался в «Альфу» и оставил свою метку «маленькой смерти» одному из ее исследователей. Проводимая Кавендишем политика депортации «второстепенного» персонала была не чем иным, как бескровной казнью. Он и его клика применяли ее в отношении смутьянов, критиков его режима, даже карикатуристов-любителей. Сотрудница Миранды не сделала ничего плохого — бедная женщина лишь работала под одной с ней крышей. Приказ о депортации был для Миранды еще одним предупредительным выстрелом; капитану еле-еле удалось предотвратить изгнание женщины-исследователя.
— Но Окс сказал нам, что мощей больше не осталось, — проговорила она.
— Может, просто схватил, что успел, и рванул обратно сюда.
— Столько времени прошло, — сказала она. — Месяцы! А ведь нам так нужны эти мощи.
— Насколько я помню, ехать он очень не хотел.
И действительно, Миранда со скандалом отправляла профессора в Вашингтон. Она фактически депортировала Окса, правда на короткий срок, чтобы тот на своей шкуре узнал, каково это — быть изгоем. Помимо всего прочего, то была пустяшная, безрассудная пощечина Кавендишу и его терроризму. Не следовало ей этого делать. Она чувствовала, что только замарала руки. А Окс вернулся буквально через три дня, еще пуще пропитанный ненавистью.
— Ладно, — сдалась Миранда. — Поговорю с ним. Только сначала закончу свои дела.
— Я помешал вам?
— Полчаса, капитан.
Он вышел, прикрыв за собой дверь.
Миранда хотела завершить отчет по аналитике, но маленькая обнаженная красавица и «Флора Гималаев» то и дело отвлекали ее. Статуэтка была изумительной: бесстыдной и странной, с идеально правильными пропорциями. Интересно, он сам ее изваял? А вдруг статуэтка — часть залога или была украдена? И книга… Пригоршня волшебных сказок, полных намеков.
Вскоре постучал в дверь капитан, вернувшийся с посетителем. От развеселого тона Иноута не осталось и следа. Капитан был строг и официален, не позволив вошедшему приблизиться к столу Миранды. Руки незнакомца были в гибких наручниках. Плечи широкие: в лучшие времена он явно весил фунтов на тридцать-сорок больше. На нем была поношенная, но относительно белая рубашка. Он хромал. Замотанную скотчем оправу с фотографии где-то поменял на толстую роговую — эти очки, похоже, не годились ему по диоптриям: он постоянно щурился, пытаясь сфокусировать взгляд. На обветренном лице остались отметины долгого пути — следы очков, защищающих от пыли. До сегодняшнего утра он носил бороду. Кожа на щеках шелушилась, скулы бледные, на горле, словно муравьи, — крохотные порезы от бритья.
Капитан не предложил гостю стула, а тому, похоже, было все равно.
Миранда осталась сидеть и даже не представилась. Она постучала пальцем по медицинской книжке с результатами анализов крови.
— Доктор Боуэн, у вас тут несоответствия, — сказала она.
Незнакомец не стал терять времени зря.
— Доктор Боуэн умер в Фэрбенксе семнадцать месяцев назад, — заявил он. — Так, по крайней мере, мне сказали.
— Вы убили его? — спросил капитан.
Миранда испугалась. Ей такая мысль даже не пришла в голову.
Человек невозмутимо ответил:
— Этого я никогда в жизни не делал.
— Кто вы?
И вновь, ни секунды не колеблясь:
— Натан Ли Свифт.
— А как мы можем узнать, что имя настоящее?
— Никак. Да это и не важно.
Он прав, подумала Миранда. Одно имя либо другое, он был всего лишь частичкой человеческого перекати-поля. Многие люди легко мирятся со своей незначительностью. Может, и для него это в порядке вещей.
— Значит, вы не врач, — заключила она.
— Нет.
Было не похоже, чтобы его мучила вина за свой обман.
— Вы пересекли Америку, прибегнув к фальсификации, — сказала Миранда. Ей хотелось немного расшевелить его. — Люди доверяли вам. Вы лечили их. Во всяком случае, они надеялись, что вы им поможете.
— Да, знаю, — кивнул он. — Я не слишком полагался на свои врачебные таланты. Такое впечатление, будто они просто ждали: вдруг появится способ излечиться. Я всего лишь вовремя подвернулся.
— Вам поручили принимать роды. Близнецы. Или это тоже часть вашей легенды?
Взгляд гостя метнулся к кучке своих вещей на столе.
— И не только они, — сказал он. — Мне повезло. — Он непроизвольно разжал ладони и сложил их ковшиком. — Малыши родились сами собой. Без осложнений. Мне нужно было их принять — только и всего.
— И у вас хватило наглости… — начала было она. — А если бы что-то пошло не так?
— Согласен, — ответил он. — А что я мог поделать? Так страшно мне еще никогда не было.
— Сколько? — спросил капитан.
— Детей? — переспросил он. — С близняшками одиннадцать. В самых разных местах.
Вслед за капитаном удивилась и Миранда.
— Женщины всё еще рожают? — спросила она.
Посетитель удивленно взглянул на нее.
— Чума ведь, — пояснила Миранда. — Это просто жестоко.
Рождаемость в Лос-Аламосе за последний год достигла нижнего предела: уготовить страдания ребенку считалось полной безответственностью. Еще один симптом людского отчаяния: у женщин нарушился гормональный цикл, словно их утробы отказывались воспроизводить потомство.
— Люди верят, что вам удастся все исправить, — сказал он.
Миранда внимательно взглянула на незнакомца — не было ли в его словах желания оскорбить ее.
— Но вы так не думаете, — сказала она.
— Сомневаюсь, что это имеет значение, — ответил он.
Она раскрыла одно из писем.
— И бойца незаконного вооруженного формирования вы тоже лечили?
— Заштопал его. Чтобы смог продолжать убивать. Это было в лагере на реке близ Чаттануги. Там мне рассказали, что это самая старая река на земле.
— Вы оказали помощь бандиту, — настаивала она.
— Они считают, что творят правое дело. Так думает каждый.
— Но они изменники, — не сдавалась Миранда.
Отсюда, с этих высот, охвативший страну хаос казался абсолютно бессмысленным. Патриотические чувства жителей Лос-Аламоса оскорблял тот факт, что Америка, ее государственный строй, система ценностей, так быстро разрушаются до самого основания.
— Будьте осторожны, — сказал он. — «Изменник» — слово популярное. Именно его всякий раз произносят, когда нажимают на курок.
Она фыркнула.
— Вы жульничали всюду, куда приходили, — сказала она.