Миранда разбудила его глубокой ночью. Он решил, что продолжает спать: телефонного звонка он не слышал три года.
— Седельные сумки нашли именно там, где вы указали, — сообщила она. — Нам пришлось открыть их. Большинство образцов бесполезны. Два-три, возможно, пригодятся. Хотите взглянуть?
— Завтра?
— Завтра уже настало, — уточнила она.
— То есть прямо сейчас?
— А разве вам не интересно увидеть то, что породили?
Миранда почти бегом провела с ним экскурсию по секторам «Альфы», упрятанным под землей. Это было, как он понял, знакомством не столько со зданием и работой, сколько с идеей. Они задержались у одного окна: в углу лежали его седельные сумки. На рабочем столе было выложено содержимое смитсоновского пакета, разрезанное на кусочки, с аккуратно наклеенными бирками. Они вошли в коридор с рядами морозильных камер вдоль стен.
— Наша база данных.
Она распахнула дверь большой камеры. Холодный пар, как дым, вырвался наружу. Термометр показывал минус семьдесят. Она сняла крышку пенопластовой упаковки с нанесенным маркером номером: сотни тоненьких стеклянных трубок с желтой жидкостью торчали из отверстий.
Миранда коснулась пальцами пробирок.
— Иерусалим, — сказала она. — Четыреста двадцать три души из первого века. По крайней мере, их ДНК. Что в принципе одно и то же.
— Это из костей?
— Из костей, зубов, твердых тканей. Соскобы высохшей крови с кусков дерева и металла.
— Да как такое возможно? — поразился Натан Ли. Он был поверхностно знаком с генетической археологией. — ДНК можно выделить только из мягких тканей, иначе она не сохраняется.
— Несколько лет вы не имели доступа к информации.
Миранда снисходительно похлопала его по руке.
— Стволовые клетки, — констатировал он.
Ему хотелось выглядеть знающим или, по крайней мере, не совсем уж темным.
«Интеллектуальная гордость? — спросил он себя. — Или желание произвести впечатление на женщину?» Он мысленно посмеялся над собой.
— Стволовые клетки чересчур примитивны для наших задач, — сказала она. — Слишком характерны. Они растут и развиваются как угодно в зависимости от нашего желания, мы работали с ними еще в самом начале. Но нам нужны были клоны, которые обладают иммунными реакциями на вирус. Это означает отбор более развитой, «продвинутой» клетки из образцов. Лимфоциты. Т-клетки. В-клетки, С-клетки. Все семейство. Клетки памяти.
— А вот их я мог бы тратить и побольше в начальной школе, — пошутил Натан Ли.
Он не учел, что здесь запретная для шуток зона.
— Это память иного рода, — сказала Миранда. — Т-клетки запоминают иммунные реакции и «откладывают» их на черный день. К примеру, ветряная оспа. На протяжении столетий наши предки были перед ней беззащитны, но с течением времени она эволюционировала вместе с паразитом. Смертельная инфекция постепенно превратилась в легкое заболевание детишек младшего школьного возраста. В наше время, когда вы подвергаетесь воздействию вирусов ветряной оспы, клетки памяти всякий раз вспоминают строение ее белка и дают команду вашему телу выработать определенный антивирус, чтобы убить болезнь. Клетки памяти — это как древние библиотеки. Они хранят тайны тысяч микробов, в битве с которыми победителями вышли наши предки.
Их следующей остановкой, или паузой, был кабинет ПЦР. Полимеразная цепная реакция — метод разделения двойных нитей ДНК и искусственного создания двух спиралей из одной. Из двух — четыре спирали, из четырех — восемь, и так до бесконечности. Двенадцать машин размером с пинбольный автомат бесшумно трудились. Весь процесс был автоматизирован.
Натана Ли поразило сочетание самого простого и высоких технологий. Среди ПЦР-машин, компьютерных мониторов и «башен» электронных микроскопов лежали будничные предметы домашней утвари: тефлоновая лопаточка, миски из жаростойкого стекла, мерная чашка пекаря, штопор. Пожелтевшие комиксы «Дильберт» и «По ту сторону» украшали стены. Фотографии детей вперемешку с давними выпусками журналов «Нейчур» и «Внешний мир».
Миранда завела Натана Ли в лабораторию и показала ему распутанную нить ДНК, плавающую в мензурке.
— Один из ваших парней, — сказала она.
— Мощи?
Она кивнула, не отрывая взгляда от нитей.
— Вы не поверите, насколько пуст геном человека, — проговорила она. — Это просто унизительно. На генетическом уровне мы, по существу, те же черви и мухи.
Натан Ли пытался догадаться, имело ли что-то из услышанного отношение к нему.
— Вся разница — в системе управления интеллектом, — сказала она. — Принцип «Слепого часовщика» [56] — пробовать наудачу.
— Господь Бог? — спросил он.
— Случайность, — с жаром ответила Миранда.
Она показала ему, как можно накрутить нить вокруг стеклянной палочки — словно спагетти.
— А сейчас что происходит? — спросил он.
— С этим малышом? Мы пометим его красителем и поищем мутации и гены предрасположенности к заболеванию.
— Корфу?
— Память о нем, — терпеливо повторила она.
— И что тогда?
— Если подарит нам надежду — продолжим исследование по всем этапам.
— Каким этапам?
— Пойдемте, покажу.
Они натянули перчатки и маски, прежде чем войти в просторную, очень теплую влажную комнату, сумрачную от слабого света синих ночников.
— Мое потомство, — с нежностью проговорила она. — И ваше тоже.
Ее скулы синевато поблескивали.
Тут он обратил внимание на большие мешки, плавающие в сферических резервуарах. В каждом угадывались очертания человека, крупного и тяжелого. Здесь выращивают людей.
— Из мощей? — спросил он.
Рассудок Натана Ли пребывал в смятении. Они перешли в следующую комнату. В большом стеклянном бассейне плавали аквалангисты. Один из резервуаров опустился в воду. Пловцы вскрыли ножницами мешок с небрежной точностью мясников.
Из разреза выскользнул человек, длинные волосы и борода плавно извивались в воде, как длинные черные змеи горгоны Медузы. Ногти на пальцах рук и ног — бледные костные сферы. Натан Ли увидел, как мужчина открыл глаза. Моргнул. Развел в стороны руки — тело его было хилым, без мышечного тонуса. У него был мягкий живот евнуха и хилая шея. Затем пловцы убрали его из поля зрения.
— Он из предыдущей партии. Всего мы произвели на свет таких более полутора тысяч, выводили в основном самых перспективных. Трое ваших будут готовы не раньше чем через тринадцать недель.
Натан Ли был ошеломлен. Великая тайна этого места будто свернулась в кокон. Как это ни абсурдно, в его глазах стояли слезы.