Но Валендреа так просто не проведешь! С первого века нашей эры на папском престоле не было африканцев. Можно представить, каким триумфальным действом стало бы это событие! Будучи убежденным патриотом, Нгови не скрывал своей уверенности, что Африка достойна гораздо большего. А что может дать ему больше возможностей для проведения масштабных социальных реформ, чем восшествие на Святой престол?
— Бросьте, Маурис, — вкрадчиво произнес Валендреа, — лучше встаньте на сторону сильнейшего. Вы не уйдете с конклава Папой. Это я гарантирую.
— Для меня важнее, чтобы Папой не стали вы.
— Я знаю, что все африканские кардиналы стоят за вас горой. Но это всего восемь голосов. Чтобы помешать мне, этого не хватит.
— Любой перевес может оказаться решающим.
Впервые Нгови упомянул о конклаве. Это намек?
— Где отец Амбрози? — спросил Нгови.
Теперь Валендреа понял, что было нужно гостю. Климент хотел прощупать почву. Не отвечая, он задал встречный вопрос:
— А где отец Мишнер?
— Мне говорили, он взял отпуск.
— И Паоло тоже. Может, они вместе поехали?
Нгови саркастически усмехнулся:
— Надеюсь, Колин более разборчив в выборе друзей.
— Тоже я думаю про Паоло.
С чего бы Папа так заинтересовался Амбрози? О чем это говорит? Видимо, он недооценивал немца.
— Знаете, Маурис, шутки шутками, но из вас выйдет прекрасный государственный секретарь. Особенно если вы поддержите меня во время конклава.
Нгови сидел спокойно, сложив руки под сутаной.
— Вы всем предлагаете этот лакомый кусок?
— Только тем, кто может повлиять на события.
Гость поднялся с канапе.
— Напоминаю вам, что Апостольская конституция запрещает обсуждать кандидатуру будущего Папы. Мы оба обязаны соблюдать ее.
Нгови шагнул в сторону прихожей.
Валендреа не шелохнулся в кресле, но не удержался и крикнул вдогонку уходящему кардиналу:
— Я бы на вашем месте не стал так строго придерживаться протокола! Скоро мы соберемся в Сикстинской капелле, и ваша судьба резко изменится. В какую сторону, зависит только от вас.
Румыния, Бухарест
10 ноября, пятница
17.50
Услышав негромкий стук в дверь, Мишнер вздрогнул. О том, что он в Румынии, было известно только Клименту и отцу Тибору. А о том, что он остановился в этом отеле, вообще никто не знает.
Он встал, прошел по номеру и, открыв дверь, увидел Катерину Лью.
— Как ты меня нашла?
Она улыбнулась:
— Ты ведь сам говорил, что в Ватикане, чтобы не выдать секрет, надо его не знать.
Как ни был Мишнер приятно поражен, эти слова не понравились ему. Совсем не понравились. Климент бы очень не хотел, чтобы о его поисках стало известно прессе. И кто же мог сообщить ей о его отъезде из Рима?
— Прости за сцену на площади, — сказала она, — я вела себя слишком резко.
— Так ты приехала в Румынию извиниться?
— Колин, нам надо поговорить.
— Только не сейчас.
— Как раз сейчас. Мне сказали, что ты в отпуске.
Он закрыл за ней дверь. С тех пор как они в последний раз были наедине, прошло немало времени. Мир тесен.
Затем пришла тревожная мысль. Если она столько знает о нем, то сколько же знает Валендреа? Надо позвонить Клименту и предупредить об утечке информации в его окружении. Но Мишнер вспомнил слова, сказанные Папой вчера в Турине.
«Этот тосканец знает каждый наш шаг, слышит каждое наше слово».
Он понял, что Папе и так все известно.
— Колин, давай не будем врагами. Сейчас я намного лучше понимаю, что произошло с нами тогда, много лет назад. Я даже готова признать, что была не права.
— Это во-первых.
Она никак не отреагировала на его укол.
— Я скучала по тебе. Поэтому и приехала в Рим. Хотела тебя увидеть.
— А что Том Кили?
— У нас с ним были отношения.
Она поколебалась.
— Но это не то, что было с тобой.
Катерина подошла ближе.
— Я не стыжусь связи с ним. Мне как журналистке это было интересно. Открывалось много возможностей.
Она посмотрела на него, как не умел никто, кроме нее.
— Но я должна знать. Зачем ты пришел на трибунал? Том говорил, что обычно папские секретари не занимаются такими процессами.
— Я знал, что там будешь ты.
— Ты был рад увидеть меня?
Он немного подумал, что ответить, и сказал так:
— Я не заметил, чтобы ты была рада.
— Я хотела проверить твою реакцию.
— Но от тебя я никакой реакции не увидел.
Она отошла и повернулась к окну. Помолчала.
— Колин, у нас были незабываемые отношения. Зачем это отрицать?
— А зачем возвращаться к ним?
— Я совершенно не хочу этого. Мы стали старше. И наверное, умнее. Давай будем друзьями, — настойчиво повторила она.
Мишнер приехал в Румынию по поручению Папы. А теперь стоит и разговаривает с женщиной, которую любил когда-то. Может быть, Господь снова испытывает его?
Он не мог сдержать волнения от ее присутствия. Действительно, она права: у них были незабываемые отношения. Как она поддерживала его, когда он пытался докопаться до правды о своих родителях и узнать, что же случилось с его настоящей матерью и почему его настоящий отец отказался от него! С ее помощью он победил множество демонов. Но вместо них появлялись новые. А может быть, его сделка с совестью в порядке вещей? Что в этом плохого?
— Хорошо.
На ней были черные брюки, облегавшие ее узкие бедра. Такого же цвета куртка и черная кожаная жилетка делали ее похожей на революционерку, и Колин знал, что в таком выборе одежды нет ничего случайного. И в ее глазах нет никакой романтики. Она твердо стоит на ногах. Даже, может быть, слишком твердо. Но под всем этим таятся настоящие глубокие чувства, о которых он не может позволить себе забыть. Мишнер ощутил прежнее смятение.
Он вспомнил, как много лет назад он уехал в Альпы, чтобы все обдумать, и тогда своим появлением на пороге она смутила его еще сильнее, чем сегодня.
— Что ты делал в Златне? — спросила она. — Я слышала, что в этом приюте у старика священника жизнь не сахар.
— Ты и там была?
Она кивнула: