Он приподнял руку и потер лоб. Его пальцы ощупали шрамы и порезы.
— Что с ней?
— Похоже, все в порядке. Она была без сознания, как и ты. Что вы там делали?
— Потом.
— Хорошо. Попей. Врач сказал, тебе надо пить.
Она поднесла к его губам чашку, и он сделал несколько глотков.
— Где я?
— В государственной лечебнице для паломников.
— Они сказали, что со мной?
— Ты не контужен. Но тебя очень сильно ударило молнией. Еще немного, и вы бы оба погибли. Ты ничего не сломал, но у тебя серьезная опухоль и глубокая рана на затылке.
Она не отрываясь смотрела на него.
Дверь открылась, вошел мужчина средних лет с бородкой.
— Как дела у больного? — спросил он по-английски. — Я ваш доктор, святой отец. Как вы себя чувствуете?
— Как будто по мне прокатилась лавина, — ответил Мишнер.
Катерина улыбнулась. Можно немного расслабиться, самое страшное позади.
— Неудивительно. Но вы поправитесь. Небольшие порезы, но череп цел. По возвращении домой пройдите полное обследование. А вообще, учитывая, что с вами произошло, вам крупно повезло.
Быстро осмотрев Мишнера и дав еще несколько советов, доктор исчез.
— Откуда он знает, что я священник?
— Мне пришлось сказать, кто ты. Я ужас как испугалась.
— Что известно о конклаве? — спросил он. — Ты знаешь что-нибудь?
— Я даже не удивляюсь, что это первое, о чем ты спрашиваешь.
— А разве тебе не интересно?
Ей действительно было любопытно.
— Час назад ничего еще было не известно.
Она взяла его за руку. Он повернулся к ней и сказал:
— Жаль, что я не вижу тебя.
— Я люблю тебя, Колин.
Она произнесла это, и ей стало легче.
— И я тебя люблю, Кейт. Мне надо было сказать это еще тогда.
— Да, надо было.
— Многое надо было сделать по-другому. Но я знаю, что в моем будущем должна быть ты.
— А как же Рим?
— Я сделал все, что обещал. Теперь с меня хватит. Я хочу поехать с тобой в Румынию.
Ее глаза стали влажными. Хорошо, что он не видит, как она плачет. Она вытерла слезы.
— Там мы сможем сделать много хорошего, — сказала она, старясь, чтобы ее голос не дрожал.
Он крепко сжал ее руку.
Ватикан
29 ноября, среда
11.45
Приняв поздравления от кардиналов, Валендреа вышел из Сикстинской капеллы в окрашенное белым цветом помещение — Комнату Слез. Там лежали уложенные аккуратными рядами облачения из Дома Гаммарелли. Сам Гаммарелли стоял наготове.
— Где отец Амбрози? — спросил Валендреа одного из прислуживающих священников.
— Здесь, Святой Отец, — ответил Амбрози, входя в комнату.
Валендреа с удовольствием услышал из уст своего помощника этот титул.
Как только он вышел из зала, решение конклава перестало считаться секретным. Главные двери капеллы распахнулись, над ее крышей заструился белый дым. Имя Петр II уже звучало по всему дворцу, а может быть, и на площади Святого Петра. Все будут изумлены его выбором, а ученым умникам, которые никак не ожидали от него такой дерзости, может быть, впервые придется прикусить язык.
— Теперь вы личный секретарь Папы, — сказал Валендреа, снимая через голову алую сутану. — Это мое первое назначение.
Выполняя таким образом свое негласное обещание, он не сдержал довольной улыбки.
Амбрози почтительно склонил голову.
Валендреа указал на заранее выбранное им облачение.
— Это будет в самый раз.
Кутюрье взял указанную мантию и подал ее Валендреа со словами:
— Santissimo Padre.
Он с достоинством принял это обращение, которого удостаивались только папы, и стал смотреть, как тот складывает его кардинальскую сутану. Он знал, что теперь ее почистят и уложат в специальный ящик, где, согласно обычаю, она пролежит до его смерти, а затем будет передана старейшему члену клана Валендреа.
Он накинул на плечи белую льняную сутану и застегнул ее. Гаммарелли опустился на колени и начал ловко приметывать шов. Он будет не идеальным, но на ближайшие пару часов этого будет достаточно. А к тому времени уже будет готов полный комплект облачения, идеально подогнанный под размеры Валендреа.
Он проверил, как сидит сутана.
— Чуть тесновато. Поправьте.
Гаммарелли распорол шов и снова начал шить.
— Проверьте, крепкая ли нитка.
Меньше всего ему хотелось, чтобы в самый неподходящий момент в его одеянии что-то оторвалось.
Когда кутюрье закончил, Валендреа опустился в кресло. Один из священников, также опустившись перед ним на колени, стал снимать с него туфли и носки. Валендреа было приятно, что теперь ему почти ничего не придется делать самому.
Принесли пару белых чулок и красных кожаных туфель. Он проверил размер. В самый раз. Валендреа жестом показал, чтобы их надели ему на ноги. Затем он встал.
Ему подали белую zucchetto. [23] В те времена, когда прелаты выбривали на голове тонзуру, [24] эта шапочка защищала кожу головы от зимнего холода. Теперь она стала неотъемлемой частью облачения высшего духовенства. Начиная с восемнадцатого века папская шапочка изготавливалась из восьми треугольных кусочков белого шелка. Валендреа взял ее за края и, как император, принимающий корону, надел на голову.
Амбрози одобрительно улыбнулся.
Пора уже выйти к верующим.
Но сначала еще одна, последняя обязанность.
Валендреа покинул гардеробную и вернулся в Сикстинскую капеллу. Все кардиналы стояли по своим местам. Перед алтарем установили трон. Валендреа направился прямо к нему и, сев, выждал целых десять секунд, прежде чем сказать:
— Садитесь.
Предстоящая процедура составляла важную часть канонических выборов. Каждый кардинал должен был подойти, преклонить колени и обнять нового понтифика.
Валендреа кивнул старшему кардиналу-епископу, одному из своих сторонников, и тот начал церемонию. Иоанн Павел II нарушил вековую традицию, согласно которой папы принимали приветствия кардиналов сидя, и стоял перед членами коллегии. Но теперь настали другие времена, традиции возвращаются! И все должны начать привыкать к этой мысли. И не надо жаловаться — в минувшие столетия при исполнении этого ритуала полагалось еще целовать туфлю Папы.