В ответ она еще раз попыталась освободиться. Амбрози оттащил ее от стены, он сильно сжимал ее горло.
Она отчаянно боролась, впившись ногтями в его кожу, но из-за нехватки кислорода у нее начало кружиться перед глазами. Часовня пошатнулась и стала крениться набок.
Катерина снова попыталась закричать, стальные пальцы обхватили шею с новой силой. Она попыталась вдохнуть воздух, но сумела выдавить из себя лишь слабый хрип.
Глаза ее закатились. Последнее, что она увидела, было скорбное лицо Марии, которая ничем не могла ей помочь.
Бамберг, Германия
1 декабря, пятница
14.00
Мишнер смотрел, как Ирма любуется рекой, протекающей за окном. Она вернулась сразу после ухода Катерины и принесла знакомый голубоватый конверт, который теперь лежал на столике.
— Мой Якоб совершил самоубийство, — шептала она. — Так жаль. — Она повернулась к нему. — Но ведь его похоронили в соборе Святого Петра. В освященной земле.
— Мы не могли открыть всем, что с ним произошло.
— Как раз это ему и не нравилось в церкви. Никогда нельзя сказать правду. Забавно, что теперь все, что после него осталось, построено на лжи.
Но в этом нет ничего странного. И у Мишнера, как и у Якоба Фолкнера, вся карьера основана на обмане. Интересно, как похоже у них все сложилось. Как похоже.
— Он всегда любил вас?
— Вы хотите сказать, любил ли он еще кого-то? Нет, Колин. Только меня.
— А может, вам обоим стоило найти что-то новое? Разве вам не хотелось иметь мужа, детей?
— Детей, да. Это единственное, о чем я жалею. Но я с самого начала знала, что я хочу принадлежать только Якобу, и он хотел того же. Я думаю, вы всегда ощущали себя его сыном.
При мысли об этом его глаза стали влажными.
— Я читала, что это вы первым обнаружили его тело. Это, должно быть, ужасно.
Мишнер не хотел вспоминать Климента, недвижимо лежащего на кровати, пустой пузырек на столе и монахинь, готовящих тело к погребению.
— Он был замечательным человеком. Но сейчас у меня такое чувство, будто я его совсем не знал.
— Не надо так думать. Просто эта часть его жизни принадлежала только ему. К тому же наверняка и он не все знал о вас.
Вот это верно.
Ирма указала на конверт:
— Я не смогла прочесть, что он написал.
— Вы пробовали?
Она кивнула.
— Я открывала конверт. Мне было интересно. Но только после смерти Климента. Написано на иностранном языке.
— На итальянском.
— Расскажите мне, что там.
Мишнер стал переводить, и она увлеченно слушала. Но пришлось сказать, что из оставшихся в живых только Альберто Валендреа знает, какое значение имеет документ, лежащий в конверте.
— Я знаю, что Якоба что-то беспокоило. В последние месяцы его письма были мрачными, даже циничными. Это непохоже на него. И он ничего не объяснял мне.
— Я тоже его спрашивал, но он не говорил ни слова.
— Он умел хранить секреты.
Мишнер услышал, как хлопнула входная дверь. Послышались звуки шагов по дощатому полу. Ресторан находился в дальнем конце зала, за маленьким вестибюлем и лестницей, ведущей наверх. Наверно, вернулась Катерина.
— Чем могу служить? — спросила Ирма.
Мишнер отвернулся от окна, за которым открывался вид на реку, и увидел перед собой Паоло Амбрози. На итальянце были широкие черные джинсы и темная наглухо застегнутая рубашка. Серое пальто доходило ему до колен, вокруг шеи повязан бордовый шарф.
Мишнер поднялся.
— Где Катерина?
Амбрози не ответил. Лишь смотрел на него, засунув руки в карманы пальто.
Мишнеру не понравился самодовольный вид Амбрози. Он бросился было к нему, но тот спокойно достал из кармана пистолет. Мишнер замер.
— Кто это? — спросила Ирма.
— Наша неприятность.
— Меня зовут отец Паоло Амбрози, — перебил его тот. — А вы, должно быть, Ирма Ран.
— Откуда вам известно мое имя?
Мишнер стоял между ними, надеясь, что Амбрози не заметит лежащий на столе конверт.
— Он читал ваши письма. Я не успел забрать все письма с собой, когда уезжал из Рима.
Она закрыла лицо руками и не смогла подавить невольный вздох.
— И Папа все знает?
Мишнер кивнул в сторону незваного гостя:
— Если знает этот сукин сын, знает и Валендреа.
Ирма перекрестилась.
Мишнер посмотрел на Амбрози и все понял.
— Где Катерина?
Вместо ответа Амбрози направил на него пистолет.
— Пока ей ничего не грозит. Но вы знаете, чего я хочу.
— А откуда вы знаете, что это у меня?
— Или у вас, или у этой женщины.
— Валендреа сказал, что поиск — мое дело.
Мишнер надеялся, что Ирма будет молчать.
— Все, что вы найдете, достанется кардиналу Нгови, — процедил сквозь зубы Амбрози.
— Я и сам не знаю, что мне делать.
— Теперь знаете.
Мишнер хотел сбить спесь с этого наглеца, но не забывал о пистолете. Что с Катериной?
— Катерина в опасности? — спросила Ирма.
— Ей ничего не грозит, — ответил Амбрози.
— Знаете, Амбрози, сами разбирайтесь с ней, — внезапно равнодушно произнес Мишнер. — Она была вашей шпионкой. Мне нет дела до нее.
— Уверен, что ей неприятно было бы это услышать.
Мишнер пожал плечами:
— Она сама полезла во все это, пусть сама и выкарабкивается.
Он не знал, не подвергает ли он опасности Катерину, говоря так, но показать слабость сейчас нельзя ни в коем случае.
— Мне нужен перевод Тибора, — выдохнул Амбрози.
— У меня его нет.
— Но Климент послал его сюда, верно?
— Я не знаю… пока не знаю. — Мишнер хотел выиграть время. — Но я могу это узнать. И вот еще что. — Он указал на Ирму. — Когда я найду его, я хочу, чтобы вы оставили в покое эту женщину. Ее это не касается.
— Климент, а не я втянул ее в это.
— Если вам нужен перевод, то это мое условие. Иначе я опубликую его.
Неприступный Амбрози начал колебаться. Как ни тревожно ему сейчас было, Мишнер с трудом сдержал улыбку. Он все рассчитал верно. Валендреа послал своего приспешника уничтожить текст, а не доставить его хозяину.