Он вернул мне зеркало.
— Вообще-то я только недавно вернулся из Ахена. Был там по поручению собора.
— Там все в порядке? — как бы невзначай спросил я. Я не сообщил ему о тайне зеркал. — Готовятся к паломничеству следующего года?
— Там ужас что творится. — Эней уже начал поворачиваться — торопился в свою гостиницу. — До вас еще не дошли эти новости? Чума охватила север. Никто не знает, когда она кончится и сколько человек заберет. Властям Ахена не остается ничего иного — только перенести паломничество на год.
Он уставился на меня сквозь сгущающуюся мглу.
— Что случилось, Иоганн? У тебя вид такой, будто ты собираешься снова исчезнуть.
Страсбург
Они нашли отель неподалеку от собора. Ник чувствовал себя опустошенным, полностью вымотавшимся. Перед ним еще раз мелькнул образ Джиллиан. Мелькнул и снова исчез.
— Я пойду прогуляюсь по городу, — заявила Эмили. — Хотите присоединиться?
— Меня не интересуют достопримечательности, — проворчал Ник.
Но, улегшись на кровать, он обнаружил, что ему не заснуть. Две минуты спустя он поспешил вниз и застал Эмили в холле — она как раз собиралась уходить.
— Я передумал.
Они вышли из отеля. Хотя до вечера было еще далеко, небо уже посерело. Желтые огни в окнах отеля тепло сияли у них за спиной. На улицах уже лежал тонкий слой снега, и, глядя на набухшие тучи, Ник понимал, что настоящий снегопад еще впереди. Когда он оглянулся и посмотрел на отпечатки их подошв, они показались ему маленькими и одинокими, словно их оставили двое детей, заблудившиеся в лесу.
Он поднял воротник куртки.
— И куда мы идем?
— В собор, — ответила Эмили. — Мне хочется кое на что там посмотреть.
Они миновали черные и белые шпалеры наполовину деревянных домов и вошли в собор через западные двери. Внутри стояла такая темнота, что Нику даже подумалось, будто собор закрыт. Здесь было темнее, чем на улице. Он видел вокруг только стекло, призрачные образы витали над ним на головокружительной высоте. На мгновение он проникся тем трепетом, который, видимо, ощущали средневековые прихожане, это чувство причастности к божественному.
Он потерял ориентацию в темноте, протянул руку и прикоснулся к Эмили, чтобы убедиться, что она еще здесь. Она подошла поближе, словно радуясь человеческому теплу перед ледяным величием средневекового Бога.
Ник указал на северную стену, где на витраже гордо возвышались фигуры больше человеческого роста.
— Кто это?
— Императоры Священной Римской империи. Это одна из наиболее известных средневековых витражных композиций.
Она хмыкнула. Ник не видел ее, но знал, что следом за этим звуком она наморщила лоб.
— О чем вы думаете?
— О царях Израилевых.
Ник не был уверен, с кем она говорит — с ним или с темнотой.
— Вы вроде бы сказали, что это императоры Священной Римской империи.
— Цари Израилевы — это еще один популярный мотив средневекового искусства. Фасад собора Парижской Богоматери украшен двадцатью восемью статуями царей. Они есть и в Кельнском соборе — сорок восемь царей на витражном стекле в хорах, кажется. Считается, что это двадцать четыре царя Израиля и двадцать четыре царя Апокалипсиса.
— Считается? — переспросил Ник. — И что, наверняка никто не знает?
— Средневековые строители соборов не всегда объясняли, что они имеют в виду, делая те или иные украшения. Наводки мы можем найти в символике, но символы по своей природе допускают разные толкования. Вот, например, цари на фасаде собора Парижской Богоматери — здесь сомнений нет, это библейские персонажи. Но они не случайно оказались на здании, которое, по мысли французских королей, должно было символизировать их собственную власть. Средневековый ум был гораздо более изощренным, чем мы думаем. Семиотика, символизм — называйте как угодно, но они очень тонко чувствовали переход смыслов. Если вы были простым обывателем, то, проходя мимо собора Парижской Богоматери в четырнадцатом или пятнадцатом веке, вы видели в этих статуях царей Израиля, но еще вы видели в них и французских королей. Один властелин становится другим, все зависит от точки зрения.
— Вы говорите как будто о Джиллиан. — Ник сам удивился своим словам. — Один и тот же человек, но такой непохожий на себя в разных ситуациях.
— Все мы в той или иной мере такие. — Эти слова могли бы показаться пренебрежительными, но она сказала их мягко, соглашаясь с ним. — Вы не должны терять надежду.
Ник подумал, что она, возможно, вспоминает фотографию в его бумажнике.
— Я просто хочу ее найти.
— Рыцарь спасает попавшую в беду даму.
И опять это могло бы прозвучать иронически, но не прозвучало. Нику в этих словах послышалась чуть ли не грусть. Он улыбнулся в темноте.
— Я не думал об этом в таком ключе.
Его мысли вернулись ко всем его ночным забавам в «Готической берлоге», когда он убивал монстров и штурмовал замки; а перед этим — пятничные вечера в школе, когда они сидели с друзьями в подвале и кидали кость, пытаясь определить, продолжится ли их дружба. Опасные поиски в те времена не грозили гибелью, и они всю унылую неделю с нетерпением ждали этого пятничного вечера. Ничуть не похоже на теперешнюю ужасающую реальность с непреходящим чувством одиночества.
— Так вы нашли здесь то, что искали? — спросил он, меняя тему.
— Я… я хотела посмотреть царей. Они напомнили мне царей Израилевых. Я думала, это может дать какую-то подсказку. — Она тряхнула головой. — Нет… ничего.
Они закончили осмотр собора и двинулись к выходу. Пока шли по темным проходам, Эмили обращала внимание Ника на разные особенности. По мере того как они смещались с востока на запад, архитектура усложнялась; изменение стиля с романского на готический, произошедшее за века строительства, было запечатлено в камне. Она показала ему колонны, на которых изображались трубящие ангелы, и на многочисленные резные орнаменты на контрфорсах и консолях. Поначалу Ник слушал ее из вежливости, но постепенно его увлекла замысловатость этого искусства. К тому времени, когда из темноты собора они вышли под серое небо, его словарь значительно обогатился.
— Я хочу купить новую одежду, пока магазины не закрылись, — сказала Эмили. Снег продолжал падать, оседая на уступах собора. — Встретимся в отеле.
— Будьте осторожны, — предупредил ее Ник.
Штрасбург
Двадцать семь царей взирали со своих стеклянных тронов — гордые и величественные, они возвышались над мелочными заботами мира. Под их витражными взглядами бурлил оставленный ими мир. В соборе гулко отдавались стук молотков, крики каменщиков, скрип шкивов и визг детей. Где-то среди всей этой суеты церковный хор пытался петь литанию. А в задней части собора в алькове стояли двое и о чем-то яростно перешептывались.