— Деметрий Аскиат, как всегда, практичен.
— Мне кажется, что твои овцы представляют сейчас куда большую угрозу, нежели волки, — сказал я отшельнику.
— Так и должно быть! Если тщеславные и глупые князья ввергают народ в беду, если заветы Божьи забыты повсюду, народ может и должен выступить против их злочестия! — Он ткнул грязным пальцем в сторону Адемара. — Тебе и твоим принцам не следовало бы забывать о том, что за вами следуют люди.
— Тебе тоже не следовало бы забывать об этом! — Адемар был еще достаточно силен для того, чтобы выказать свой гнев. Серебряный наконечник его посоха застыл над головой Маленького Петра, лицо епископа потемнело от ярости. — Как ты думаешь, почему мы приглашаем на заседания военного совета тебя, — тебя, простого крестьянина? Потому что ты командуешь целой армией идущих вслед за нами нищих пилигримов! Если они перестали тебе подчиняться, значит, ты лишился своей былой власти. Хороший пастырь никогда не оставляет своего стада. Если же стадо оставляет его, стало быть, он вообще не является пастырем!
— Меня благословил на это служение Сам Господь! — взвизгнул отшельник.
— А меня поставила на это служение церковь. Не подумай, что я тебе угрожаю! Я просто пытаюсь быть откровенным. За этими стенами находятся бесчисленные полчища турок. Мы окружены со всех сторон врагами, и потому нас может спасти только единство! Если ты не можешь его обеспечить, я подыщу себе других помощников.
Морщась от боли, Адемар поднялся со скамьи. К нему тут же подбежал стоявший неподалеку священник, однако епископ не обратил внимания на протянутую ему руку и, прихрамывая, направился к двери.
— Бог наказывает тех, кто дерзает ослушаться Его святой воли! — воскликнул Маленький Петр после того, как Адемар исчез в соборе.
— Маленький Петр! — окликнул его я. — Я хочу задать тебе вопрос.
— Что тебе нужно?
Взгляд его голубых глаз, чистых и разом бездонных, поразил меня настолько, что я непроизвольно сделал шаг назад.
— Я разыскиваю рыцаря по имени Одард. Одард из Бари. До недавнего времени он служил у Боэмунда. Я знаю, что теперь у него нет ни коня, ни оружия. Должно быть, он стал обычным паломником. Ты знаком с ним?
Петр зашевелил своим длинным носом.
— Паломников очень много, но я стараюсь помочь каждому из них. Все они могут почитать меня за отца, но не всех их я считаю своими сыновьями. Его зовут Одо?
— Одард.
— Он лишился всего?
— Мне так сказали.
— Он норманн?
— Да.
— Скорее всего, он присоединился к тафурам. — Заметив мой испуг, Маленький Петр не удержался от улыбки. — Ты слышал о них?
— Кто же о них не слышал!
— Отправиться во владения их повелителя дерзали немногие. Вернулись же оттуда и вовсе единицы. Туда-то я сейчас и направляюсь. Я не испытываю страха, ибо Господь со мною!
— Ты не мог бы взять меня с собой?
Отшельник залился смехом. По его подбородку потекли слюни.
— Отчего бы не взять? А вот выпустят ли тебя оттуда — это все в руках Божьих!
Сопровождать Маленького Петра было далеко не просто. Мы встретились возле дворца и уже через несколько минут, сойдя с одной из главных улиц, попали в лабиринт узких улочек и переулков, бегущих по склонам горы Сильпий. Кривые деревянные балконы делали грязные кирпичные стены еще безобразнее, камни и всевозможные отбросы преграждали нам путь. Совсем недавно это был турецкий квартал, теперь же турок не осталось здесь и в помине. Их дома и улицы, с бедностью которых не могли сравниться даже самые худшие трущобы Константинополя, заняли франки. Возле нас бегали голые дети, швыряя друг в друга грязью и дерьмом, их матери сидели в дверях, бесстыдно демонстрируя свои голые груди. Я покраснел и решил смотреть только себе под ноги. Пустынника, похоже, вообще не посещали греховные мысли: как ни в чем не бывало он, прихрамывая, продолжал шагать вперед. Нам то и дело приходилось останавливаться. Улицы здесь имели ровно такую ширину, чтобы по ним могла проехать телега, однако Петра встречало столько франков, что пробиться сквозь их толпу было весьма непросто. Кто-то касался края его короткого плаща, другие падали пред ним ниц, испрашивая его расположения или благословения. Прикрыв глаза и протянув им раскрытые ладони, с блаженным выражением на обращенном к солнцу лице он касался их ран и нес им слова утешения. Он явно пытался подражать Христу, и его нищая конгрегация любила его именно за это. Ничего удивительного, что паломники и поныне готовы были следовать за ним куда угодно.
На перекрестке узких улиц мы увидели знак. Он свисал с паутины натянутых над нашими головами веревок. Это была доска с начертанными на ней словами «Regnum Tafurorum». По бокам ее висели два вытянутых щита с белыми крестами, а над нею болтался на гвозде человеческий череп.
— Царство тафуров… — еле слышно пробормотал Маленький Петр.
— Неужели царь тафуров действительно существует?
Отшельник пожал своими уродливыми плечами.
— Говорят-то о нем частенько.
О его существовании был наслышан и я. В декабре, то есть в самом начале осады, в лагере стали поговаривать о том, что у бедняков появился новый предводитель, какой-то обнищавший рыцарь. Его подданные, по слухам, вскрывали животы у трупов, надеясь найти там проглоченное золото, и пожирали выкопанных из земли покойников. В том, что они действительно существовали, можно было не сомневаться. Мне доводилось видеть этих босоногих, одетых в жалкие лохмотья людей и на строительстве укреплений, и на поле брани, где их отличала необычайная жестокость. Они клялись держать свои секреты в тайне и не общались с посторонними, и тем не менее по ночам франки шепотом рассказывали истории об их короле и вздрагивали при каждом вопле и стоне.
— Так ты его видел или не видел? — спросил я.
Ходили слухи, что Маленький Петр был единственным человеком, которому разрешалось пересекать пределы их владений.
— Он сидит на троне из костей высотой в человеческий рост, корона его выкована из копий, кубок сделан из черепа турка, а шатер сшит из человеческих кож! — ответил мне Петр дрожащим голосом.
— Разве подобные россказни могут быть правдой? — изумился я.
Отшельник нахмурился.
— Почему бы и нет?
— Ты видел все это собственными глазами?
— Как тебе сказать… Я поклялся хранить тайну. Никто не выдает секретов царя тафуров.
Петр ускорил шаг, то ли не желая продолжать разговор на эту тему, то ли страшась гнева царя тафуров. Я старался не отставать от него, боясь заблудиться.
Не знаю, как долго мы шли по этим душным зловонным улочкам. Встречавшиеся на нашем пути тафуры, с которыми Петр обменивался краткими фразами, смотрели на меня с открытой неприязнью. Единственным их одеянием были белые набедренные повязки и висевшие на груди большие деревянные кресты на толстых веревках. Наконец Петр остановился возле какой-то двери. Жестом призвав меня к молчанию, он постучал по резной панели и сказал что-то по-провансальски привратнику, открывшему дверь. Нас пропустили во внутренний двор.