– Думается мне… – помедлив, сказал Улав, – едва ли епископ Турфинн будет доволен, что я сбежал без суда.
– Ясное дело, не будет, – отрезал священник. – Потому я и хочу, чтобы ты это сделал. Мужи, которые правят страной вместо нашего малолетнего короля, готовятся открыто ополчиться супротив святой церкви, и епископ должен развязать себе руки, избавившись от таких дел, как твое. Явись ты в Мьесенскую твердыню [70] , он бы из кожи вон лез ради тебя, потому как ты искал бы его помощи и у тебя мало друзей. Владыка столь благочестив и истинно святой отец для всех сирот; к тому же он упрям и строптив, как козел, – это главный его порок. Но я ожидаю от тебя, что ты поймешь: один раз ты уже искал его защиты и получил ее; после того ты опять ступил на ложную стезю. Не очень-то достойно мужчины ныне требовать от него большего, зная, что тем самым приумножаешь его тяготы.
Улав молча кивнул. Он встал и начал одеваться.
– Теперь, – тихо сказал он, – нам с Ингунн будет еще труднее соединиться.
– В конце концов, верно, родичам ее наскучит пасти ее и стеречь, когда она не замужняя и не девка, – сказал священник. – Но, ясное дело, придется вам несколько лет подождать.
Улав сдвинул брови, глядя прямо перед собой.
– Это мы обещали друг другу нынче ночью – мы сдержим клятву, что дали друг другу, и я вернусь к ней, живой или мертвый.
– Это обещание безбожно, – сухо сказал Асбьерн. – Но я много думал… Легко быть добрым христианином, Улав, доколе бог не требует от тебя ничего иного, кроме как ходить в церковь, слушать райские песнопения и повиноваться ему, когда его отеческая рука тебя ласкает. Но вера подвергается тяжкому испытанию в день, когда богу не угодно то, чего желаешь ты. А теперь я передам тебе, что сказывал на днях епископ Турфинн – мы как раз толковали о тебе и о твоей тяжбе. «Дай бог, – молвил он, – чтобы человек этот вовремя научился понимать: тому, кто жаждет вечно поступать по своей воле, суждено однажды уразуметь: он творил то, чего вовсе никогда не желал».
Улав задумчиво смотрел прямо перед собой. Потом кивнул:
– Да. Это правда, я знаю.
Они поели и немного погодя легли в постель одетые, все, кроме Арнвида; он вызвался бодрствовать. Усевшись у очага, он стал вполголоса читать из книги, которая была у него в дорожной котомке. Время от времени он выходил за дверь поглядеть, который час. Теперь уже небо прояснилось, и сверкали звезды, тесно-тесно усеявшие весь небосвод; подмораживало. Один раз Арнвид преклонил колени и, скрестив руки, помолился.
Под конец, выйдя во двор, он увидел, что край горного хребта озарен светом восходящей луны. Он вошел в горницу и направился к кровати, где рядом, щека к щеке, спали Ингунн и Улав. Он разбудил юношу:
– Пора тебе уходить из усадьбы!
Улав открыл глаза, осторожно высвободился из объятий Ингунн и тотчас же встал с кровати. Он был почти одет; оставалось лишь натянуть сапоги да набросить плащ. Улав обулся, надел полукафтанье оленьего меха; Арнвид раздобыл ему одежду, более подходящую для длительного перехода на лыжах, нежели долгополый кафтан и красные сафьяновые сапоги, которые он сильно поизодрал прошлой ночью.
– Мой Гутторм знает все дороги в здешних краях по обе стороны границы, – сказал Арнвид. Его старый прислужник и, можно сказать, приемный отец должен был стать проводником Улава. Арнвид протянул другу свой меч, копье и кошель с деньгами. – Мы скажем, что ты продал мне своего буланого Эльгена; ты ведь знаешь, я всегда хотел, чтоб он был мой.
– Ладно!
– А тот мерзкий вздор, который нес Эйнар… – нерешительно пробормотал Арнвид, глядя в огонь. – Он всегда был лжив и злобен… А сам грязный, похотливый козел; Эйнар никогда не думал, что другим может показаться мерзко слушать его…
Улав смотрел себе под ноги, до смерти смущенный. Он ничего не понимал.
– Я бы очень хотел, чтобы тебе досталась в жены Ингунн, я верю, ты будешь добр к ней… Можешь поклясться, Улав, что никогда не изменишь моей сродственнице?..
– Да. А я могу на тебя положиться, ты позаботишься о ней? Не будь я за нее спокоен, вряд ли бы я послушался Асбьерна и бежал в Свею [71] ! Но я знаю, ты любишь ее…
– Твоя правда. – Тут Арнвид разразился хохотом. Он боролся с собой, но никак не мог перестать; он сидел, дрожа от сдавленного смеха, до тех пор, пока слезы градом не покатились у него по щекам. Под конец он сел, согнувшись в три погибели, облокотившись о колени, подперев голову руками и продолжая смеяться так, что весь трясся. Улав стоял, и на душе у него было ужасно скверно.
– Ох, не могу… Теперь вам с Гуттормом пора отправляться в путь. – Арнвид совладал с собой, отер слезы и поднялся. Он пошел будить остальных.
Улав и Гутторм Старый стояли на туне в добрых доспехах, с полным дорожным снаряжением; лыжи были крепко привязаны к их ногам. Трое провожавших столпились у дверей дома; Ингунн подошла к Улаву и протянула ему руку. Он крепко пожал ее, и они тихо перемолвились несколькими словами. Она была спокойна и владела собой.
Узкий лунный серп скользнул по небу так высоко, что на запорошенную вьюгой равнину упали длинные колеблющиеся тени.
– В лесу, поди, дорога лучше, – успокаивал путников священник.
Улав повернулся и подъехал назад к двум друзьям, что стояли у дверей дома. И с ними он попрощался за руку, поблагодарив их горячо за помощь. Потом вернулся обратно. Арнвид, сын Финна, и Асбьерн стояли, глядя вслед обоим уходившим – Улаву, сыну Аудуна, и его проводнику, пока те, мерно и сильно взмахивая палками, поднимались вверх по склону через вытянутые в длину пашни. Потом Улав и Гутторм скользнули в тень на лесной опушке.
– Да, Laus Deo! [Слава богу! (лат.)] Все так худо, что лучшего выхода не придумать… Я боялся, Ингунн дурно себя поведет – начнет кричать и выть в последнюю минуту.
– О нет! – возразил Арнвид. Он взглянул на луну, улыбаясь странной, вымученной улыбкой. – Ингунн шумит только по пустякам. А когда речь идет об истинной опасности, она сущее золото.
– Неужто? Ну да, тебе лучше знать, – равнодушно сказал Асбьерн. – Теперь надо подумать о нас с тобой, Арнвид. Эта шутка может нам дорого обойтись… Ну, то, что мы помогли скрыться Улаву, сыну Аудуна.
– Ведь другого выхода не было.
– Нет, – священник покачал головой. – Хотелось бы знать, понимает ли Улав, что мы с тобой на многое отважились, помогая ему бежать?
– Нет, ты просто ума решился! – И Арнвид снова стал хохотать. – Ты что, не видишь? Он же ничему не знает цены, он так еще молод!
Асбьерн слегка улыбнулся, потом зевнул. И все трое – священник, Арнвид и Ингунн – вошли в горницу и улеглись спать.