— Неужели? Кажется, кто-то тут рассуждал о гордыне…
Льюис, примерившись, выпустил из рук связку карабинов, проводил ее глазами и прислушался к слабому звону, с каким она ударилась внизу, под деревьями, о камни.
— Что ты делаешь, Хью?
Что он делал? Это была вовсе не та обычная перепалка, какую они вели постоянно, никогда не уставая, на любую тему: хоть о переходе Боба Дилана на электрогитару, хоть о том, что ценнее для человечества — вымышленная «Гора-аналог» Рене Домаля или настоящая К-2. [19]
Они спорили об этих вещах с таким жаром, что сплошь и рядом забывали, о чем шла речь. Сейчас все было по-другому. Погибшие женщины служили только предлогом.
— Я думаю, что, пожалуй, будет лучше рассортировать кое-что прямо здесь, — сказал Хью, хотя не мог бы точно указать, о чем именно говорит.
— Хорошая мысль, — отозвался Льюис. — Я хочу сказать, что если ты имеешь намерение слинять, то было бы хорошо, чтобы ты сначала предупредил меня.
— Слинять?
— Да, ты меня правильно расслышал.
Так вот в чем было дело!
Льюис спорил не с ним, а сам с собой. Гибель женщин разозлила его. И в то же время напугала. И подхлестнула. Говоря о женской гордыне, он подразумевал свою собственную. Это не Хью хотел сойти с маршрута — такого у него даже в мыслях не было, — а Льюис.
На больших восхождениях человек много чего узнает о себе самом и о своих товарищах. Хью бывал в экспедициях, участники которых оказывались на грани убийства или самоубийства. Если Льюис сомневался в успехе или если у него всерьез пошаливали нервишки, то сейчас было самое время признаться в этом. Шлем, сказал себе Хью. Он должен был понять все это в тот самый момент, когда появился шлем.
Им совершенно не требовалось орать друг на друга. Как-никак они были вполне взрослыми мужчинами. Просто что-то не удалось. Почти всегда людские взаимоотношения рано или поздно доходили до стадии, на которой союз должен был распасться. Они могли махнуть рукой на Эль-Кэп и разойтись каждый своей дорогой, не тая в душах никакого зла.
Хью собрался было сказать, что не было никакого смысла подхлестывать сдохшую лошадь. Виагра для души.
В конце концов, они оба просто слишком стары для этих игр.
Но прежде чем он успел произнести слово, прежде чем собрался с духом сказать, что их восхождение на этом заканчивается, мимо них промелькнула какая-то тень. На белом камне возникла, взявшись ниоткуда, тонкая красная полоска.
Оба альпиниста схватились за страховочные веревки и плотно прижались к скале, словно пытались размазаться по ней. В этот миг обоих посетила одна и та же мысль: камень. Сверху обрушился камень. Если упал один, за ним, скорее всего, посыплются и другие.
Кровь воспринималась вовсе не как кровь. Гораздо больше говорили о происшедшем тень и короткий, уже смолкший свистящий звук. Оглянувшись через плечо, Хью увидел плывущие в воздухе перья. И что еще поразительнее — крыло. Крыло птицы. Крыло без тела, падавшее на расстоянии менее десяти футов от стены.
— Что за чертовщина! — воскликнул Льюис.
— Наверно, камень попал в какую-то птицу.
Как будто такое происшествие само по себе не было почти невероятным, Хью, скосив глаза, увидел сокола, стремительно уносившегося через Долину.
— Ты видел? — спросил он. Да, виновником здесь был вовсе не камень. — Боже мой!
Они только что стали свидетелями убийства.
Оторванное крыло трепетало в воздухе, поддерживаемое восходящим потоком, наводя на мысль о звуке — или виде — хлопка одной ладонью. Это было удивительное, величественное и ужасающее мгновение.
По идее, в этом не было ничего сверхъестественного. Крупные соколы-сапсаны всегда устраивали гнезда на узких скальных выступах, и потому в их гнездовой период часть Эль-Кэпа была закрыта для людей. Хью слышал о том, что в момент броска на добычу они достигали скорости свыше двухсот миль в час. Ласточки и стрижи встречались повсеместно. Здесь шло непрерывное состязание хищника и добычи, но редко когда его удавалось увидеть в столь явном виде. И никогда — настолько близко.
Убийство, совершенное соколом, отрезвило их. И заставило прервать стычку, прежде чем она успела перейти в необратимую стадию.
Переведя взгляд на Льюиса, Хью увидел, что его лицо забрызгано кровью ласточки. Протянув руку, он прикоснулся кончиком пальца к щеке Льюиса. Прикосновение разрушило стену, возникшую было между ними.
Льюис повернулся к Хью, в его черных очках сверкнули два одинаковых солнца. Хью показал ему каплю крови ласточки. Льюис тоже дотронулся до лица Хью и показал, что на напарника тоже попала кровь. Отмечены оказались оба.
Свобода, которую обретаешь в горах, никогда не бывает полной. За то, чего они пытались достичь, поднимаясь вверх, придется заплатить, неизбежно придется. Слова Льюиса прозвучали эхом того трепа о святых и серафимах, раздававшихся здесь несколько десятков лет назад. Но в том давнишнем трепе имелась немалая доля истины. Они были благословлены устрашающим зрелищем, не виданным нигде, кроме как здесь. Внезапно он всей душой захотел новых и новых впечатлений.
Но в следующую секунду Льюис заговорил.
— Нужно спускаться. — Его тон звучал непреклонно.
Сердце Хью оборвалось. Неужели все кончено? Он тяжело вздохнул.
— Что еще тебе нужно? — спросил Льюис, не отрывая глаз от плывущего в воздухе крыла, переворачиваемого ветром.
Хью заставил себя не уговаривать своего спутника продолжить восхождение. Было опрометчиво идти в одной связке с человеком, который лишь наполовину в горах, а наполовину погружен в себя. Нет, все действительно кончено. Значит, надо сворачиваться. Прогулялись, и хорош.
— Ладно, — сказал он.
— Нам необходимо отдохнуть, — сказал Льюис.
Не отправляться по домам. Не распрощаться со стеной. Не стереть следы своего пребывания здесь. Хью поглядел на Льюиса, ощущая, как в нем оживает надежда. Просто — отдохнуть.
Льюис размазал пальцем струйку крови, оставшуюся на камне, и внимательно рассмотрел результат своего деяния.
— Нам придется прилично поработать завтра. И послезавтра.
— И послепослезавтра, — добавил Хью.
Льюис запрокинул голову, пытаясь рассмотреть вершину.
— Братец, туда еще ой как далеко.
Когда с верхушек скал исчезли отблески заката и сгустилась тьма, они устроились на земле под нависающей уступом скалой рядом со своими огромными рюкзаками, набитыми снаряжением. Они решили обойтись холодным привалом, без огня. И разговаривать старались потише.