Вдруг что-то загремело и загудело совсем близко в лесу – Кристин похолодела от страха, и сердце у нее упало. Но тут она различила что-то большое и рыжее между деревьями: это Гюльдсвейн продирался на поляну сквозь чащу мелкого березняка; потом он остановился и стал смотреть на девочку своими ясными светлыми глазами. Она до того обрадовалась, что вскочила на ноги и подбежала к жеребцу. Там же оказалась и гнедая лошадь, на которой ехал Арне, и еще вьючная лошадь. И Кристин сразу почувствовала себя так хорошо и так спокойно; она подошла к лошадям и похлопала всех трех по крупу, а Гюльдсвейн нагнул к ней голову, чтобы девочка могла дотянуться и погладить его по морде, потрепать его желтовато-белую челку; жеребец понюхал ее руки и потыкался в них своей мягкой мордой.
Лошади, неторопливо пощипывая траву, спустились в березовую рощу, и Кристин пошла вместе с ними; ей казалось, что если только она будет держаться поближе к Гюльдсвейну, то никакая опасность ей не будет страшна: ведь ему приходилось расправляться с медведем. Кусты черники разрослись здесь так густо, а девочку томила жажда и во рту был противный вкус; нива ей больше не хотелось, но сладкие, сочные ягоды были вкусны, как вино. Немного дальше, среди груды камней, она увидела малину. Тогда она ухватилась за гриву Гюльдсвейна и вежливо попросила его пойти с нею туда; жеребец покорно последовал за девочкой. И по мере того как Кристин углублялась в лес, вниз по горному склону, конь тоже шел за нею, когда она звала, а другие лошади следовали за Гюльдсвейном.
Она услышала, что где-то журчит и плещется ручеек; тогда она пошла по направлению звука и действительно нашла ручей. Там она легла над водою на большой плоский камень и смочила свои потные, искусанные комарами лицо и руки. Под камнем был тихий черный омут, потому что как раз напротив возвышалась позади березок и кустов ивняка отвесная скалистая стена. Вот так зеркало! Кристин нагнулась и стала смотреться в воду. Ей хотелось узнать, правду ли сказала Исрид, будто она похожа на отца.
Она улыбалась, кивала и наклонялась все ниже и ниже, пока ее волосы не коснулись светлых волос и круглого детского личика с большими глазами, которое она видела в воде.
Повсюду кругом буйно росло огромное множество прекрасных розовых цветов, которые зовутся валерьяной, – они были куда краснее и красивее здесь, у горного ручья, чем дома у реки. И Кристин стала рвать их и перевязывать стеблями трав, пока не сплела себе удивительно красивый, пышный розовый венок. Девочка надела его на голову и побежала к омуту, чтобы посмотреть, как она теперь выглядит, – она разукрасилась, словно совсем взрослая девушка, которая идет танцевать.
Она склонилась над водой и увидела, как ее темное изображение поднимается со дна и становится все яснее и яснее, по мере того как близится к ней, – и вдруг она заметила в зеркале ручья, что по ту сторону, между березками, стоит какой-то человек и тянется к ней. Кристин быстро поднялась на колени и взглянула туда. Сперва ей показалось, что там ничего нет, кроме скалистой стены и деревьев, обступивших ее подножие. Но тут она заметила чье-то лицо среди листвы – там стояла женщина с бледным лицом и пышными светлыми, как лен, волосами – большие светло-серые глаза и раздувающиеся бледно-розовые ноздри напоминали Гюльдсвейна. Она была одета во что-. то блестящее зеленое, цвета листвы, и ветки закрывали ее вплоть до высокой груди, которая была сплошь украшена пряжками и блестящими цепочками.
Кристин не могла отвести глаз от видения; и вот женщина подняла руку, показала венец из золотых цветов – им она поманила ее к себе.
Кристин услыхала позади себя громкое и испуганное ржание Гюльдсвейна и обернулась – жеребец взвился на дыбы, взвизгнул так, что зазвенело в ушах, круто повернулся и поскакал в гору, так что земля дрожала. Две другие лошади помчались вслед за ним и поскакали прямо вверх по каменной осыпи. Обломки камней с грохотом покатились вниз, затрещали сломанные ветки и корни.
И тогда Кристин закричала диким голосом.
– Отец! – кричала она. – Отец!..
Вскочив на ноги, она побежала за лошадьми, не смея оглянуться через плечо, вскарабкалась вверх по крутому, усеянному камнями склону, наступила на край своего платья и покатилась было вниз, потом снова поднялась, хватаясь за камни окровавленными руками, поползла вверх на израненных и ушибленных в кровь коленях, звала по очереди то отца, то Гюльдсвейна, обливаясь потом, который ручьями струился по всему ее телу, заливая ей глаза, а сердце у нее билось так, словно хотело вдребезги разбиться о грудную клетку; слезы ужаса душили ее.
– Ай, отец! Отец!
И вот она услыхала где-то над собою его голос. Она увидела, что он бежит огромными прыжками вниз по обрыву, добела освещенному солнцем; маленькие березки и осины тихо стояли рядами, только листья их серебристо поблескивали – горная рощица была так тиха и светла, и отец бежал вниз и звал девочку по имени; силы оставили Кристин, и она опустилась на землю, зная, что теперь она спасена.
– Пресвятая Мария! – Лавранс встал около девочки на колени и прижал ее к себе; он был бледен, рот у него был как-то странно искажен, и Кристин испугалась еще больше: она как будто только теперь поняла по его лицу, какой страшной опасности она подвергалась.
– Дитя, дитя мое! – Он взял ее окровавленные ручки, посмотрел на них, увидал венок на ее распущенных волосах и коснулся его. – Что это, как ты попала сюда, Кристин, детка?
– Я пошла с Гюльдсвейном, – рыдала она, прижавшись к нему. – Мне стало так страшно, вы все спали, а потом пришел Гюльдсвейн… А потом кто-то махал мне и манил меня у реки…
– Кто манил тебя – мужчина?
– Нет, женщина; она манила золотым венцом – я думаю, это была горная дева, отец…
– Господи Иисусе Христе, – тихо сказал Лавранс, перекрестив ребенка, и сам перекрестился.
Он помогал девочке подыматься вверх, пока они не вышли на поросший травой склон; тогда он поднял ее на руки и понес. Она висела на его шее, плача навзрыд, и не могла остановиться, сколько он ни шикал.
Вскоре они встретили работников и Исрид. Услыша о том, что произошло, та всплеснула руками.
– Ну конечно, это была горная дева, она хотела заманить такого красивого ребенка и запереть его в гору, уж будьте уверены!..
– Молчи! – резко приказал Лавранс. – Нам не нужно было говорить об этих вещах среди леса – никто не знает, кто сидит тут под камнями и слышит каждое слово!
Он вытащил из-под рубашки золотую цепочку и повесил крест с мощами на шею Кристин, засунув его под платье.
– А вы все держите язык за зубами, – сказал он, – Рагнфрид и знать не должна, какой опасности подвергался ребенок.
Они поймали лошадей, забредших в лес, и пошли быстрым шагом вниз, на выгон у пастушьей хижины, где паслись остальные кони. Потом все сели на лошадей и поехали к сетеру Йорюндгорда – до него было недалеко.
Солнце близилось к закату, когда они прибыли туда; скот уже был загнан за загородку, и Турдис с пастухами доили коров. В избушке путников ожидала каша – пастухи видели их днем наверху, у сторожевой вышки, и поджидали их приезда.