Доктор Макфэдден внимательно посмотрел на женщину, сидевшую перед ним, и улыбнулся. Она определенно нравилась ему. В каком-то роде философ, мечтательница, у которой не хватало возможностей реализовать свои мечты.
– Вы когда-нибудь думали о том, что совершили?
Услышав вопрос, женщина устало вздохнула:
– А как вы считаете, доктор? Будь вы на моем месте, вы бы думали о том, что сделали?
Он на какое-то время задумался. Затем пожал плечами:
– Ну, это зависит от многих факторов. Например, от того, как вы сами относитесь к содеянному. Положительно или отрицательно?
Сьюзен улыбнулась:
– А вы тот еще старый хитрый лис. Мне стоит держать с вами ухо востро.
– В ваших устах, Сьюзен Далстон, это звучит как комплимент.
Позднее в своих записях он напишет: «Исполнена чувством вины, любви к детям, с которыми она была бы сейчас вместе, будь в этом мире хоть немного справедливости».
Венди разбудила знакомая боль, дикое жжение между ног, от которого хотелось лезть на стенку. Как бы она хотела сейчас очутиться в своей комнате с ее уютом и прохладой. Таково было наследство, которое досталось от любимого папочки, постоянное напоминание о том, что он с ней сделал. Венди иногда думала, не является ли болезнь наказанием свыше. Отец страдал этим недугом до того, как изнасиловал ее, значит, Господь не просто так наслал на него эту болезнь, – она предназначалась для Венди. Но она не могла понять за что.
Венди закрыла глаза и предалась мечтаниям. Она представляла, будто находится дома вместе с матерью, сестрами и братом. Будто ее отец погиб в какой-нибудь автокатастрофе или на пожаре, и все они счастливы, сыты и здоровы. Венди представляла, как они сидят в гостиной, едят чипсы со вкусом кетчупа, пьют крем-соду и смотрят телевизор, малышка Рози вертится в разные стороны у нее на коленях.
Иногда такие дни случались и в былой жизни, когда отец проводил дни у любовницы. Тогда они чувствовали себя спокойно и счастливо, его отсутствие словно делало жизнь более реальной. Они могли наслаждаться всем в полной мере и не думать, что раздавать подзатыльники и нагоняи – единственное предназначение отца.
Их бабушка Кейт, продолжала мечтать Венди, приезжала бы к ним в гости с коробками шоколадных конфет и «летающими тарелками» из шербета для Барри, которые ранят язык своими острыми краями. Он так их любит! Бабушка разговаривала бы с ними, они бы слушали ее чудесный голос и нежные, добрые слова.
Но бабушка сейчас умирала, она даже не могла навестить их. Она догадалась, что произошло той ночью, и не смогла перенести удара. В глубине души она всегда осуждала сына, всегда знала, что он способен на мерзкие поступки, и это, насколько понимала Венди, заставляло бабушку жить с постоянным чувством стыда. В памяти Венди всплыли слова воспитательницы: «Яблоко от яблони…», но она заставила себя прогнать эти мысли прочь. Она хотела думать о чем-нибудь другом, но в эту минуту боль стала сильнее.
Венди заплакала. Боль была гораздо сильнее, чем прежде. Каждое движение отдавалось во всем теле, а жжение становилось просто невыносимым. Ее словно обдавали кипятком. Венди облизала губы пересохшим языком. Что ей действительно сейчас было нужно, так это немного льда. Лед успокаивал жжение, и боль отступала. Лед сейчас очень бы пригодился.
В комнату влетела миссис Иппен, как обычно, прилизанная волосок к волоску и застегнутая на все пуговицы своего жакета.
– Детка, тебе не кажется, что давно пора вставать?
В ее голосе слышались нотки недовольства, будто она заранее ожидала чего-то плохого от воспитанницы. Венди не хотела ее разочаровывать и потому старалась выглядеть в глазах воспитательницы как можно хуже. Она чувствовала, что миссис Иппен ждет от нее именно этого.
– Что-то я сегодня неважно себя чувствую.
Миссис Иппен внимательно посмотрела на Венди. Девочка действительно побледнела и осунулась. Было видно, что ей очень плохо.
– Что с тобой? Позвать доктора?
В ее голосе появились забота и внимание, но Венди была слишком больна, чтобы заметить это и оценить.
– Не надо. Я в порядке. Просто у меня месячные.
Миссис Иппен подозрительно посмотрела на нее:
– У тебя были месячные неделю назад. Ты сама мне говорила… – Она впилась взглядом в Венди. – Я позову доктора. Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.
Именно ярые протесты Венди в конечном счете и заставили миссис Иппен позвонить доктору. Чем упорнее девочка пыталась убедить воспитательницу, что с ней все в порядке, тем больше миссис Иппен укреплялась в мысли, что доктор просто необходим. За годы работы в приюте она повидала все, в том числе и самодельные аборты, производимые при помощи вязальных спиц, – женщины не думали о том, какой опасности они подвергают собственные жизни, или о том, сколько проблем доставляют другим.
Доктор приехал моментально и застал девочку в истерике. Она отказывалась подпустить его к себе. Наконец сопротивление Венди было сломлено: несколько сильных рук крепко прижали ее к кровати, одеяло было сдернуто, и – о, ужас! – ее страшный секрет был раскрыт. Она услышала, как доктор выразительно присвистнул, а миссис Иппен сдавленным голосом воскликнула: «Господи милосердный, что это с ребенком?»
Худшего Венди не могла представить даже в самом страшном сне. Внезапно со всех сторон ее окружили люди, которые хотели узнать, когда и с кем у нее были интимные отношения. «Когда» их интересовало гораздо больше. Особенно мистера Поттера, который выглядел обиженным и раздраженным. Тем не менее на его лице читалось облегчение, и это бесило Венди сильнее всего.
Венди молчала. То немногое, что она знала об этой жизни, она узнала, сидя на коленях у своей любимой бабушки Кейт, от которой всегда так вкусно пахло домашними булочками.
– Люди должны знать о тебе только то, деточка, что ты сама сочтешь нужным сказать им. Запомни это на всю жизнь. Делись сокровенными секретами только с теми, кому ты действительно доверяешь. С людьми, которые будут хранить твои тайны.
Венди поняла, что в старости к людям приходит мудрость. В старости ты пытаешься предупредить людей о бедах и невзгодах, которые готовит им жизнь. Жизнь, которую они только начинают, но которую ты уже заканчиваешь. Твоя жизнь постепенно подходит к логическому завершению и отбирает у тебя все, за исключением воспоминаний – и сладких, и горьких.
Венди лежала в кровати и вдруг почувствовала, как страх и стыд ушли. Она не скажет им ничего! Пусть думают что хотят, все равно ей от этого хуже не станет. Отец исчез из этого мира, и Венди была страшно рада его уходу. Больше ничто и никто не сможет причинить такую боль, какую причинил он. Даже страшная болезнь, которой он ее наградил, не могла сравниться с ужасом, пережитым Венди, когда отец насиловал ее. Венди посмотрела на обступивших ее людей огромными, полными слез глазами, но не произнесла ни единого слова.