Отвлеки их… и внезапно Джейк сообразил, как это сделать.
– Да, я действительнокое-что вспомнил, – признался он, – только не про компьютеры. А про моего старинного приятеля Режь-Глотку. И егостаринного дружка Ухалу.
– Э! Э! – вскричал Режь-Глотку. – О чем это ты толкуешь, малец?
– Почему ты не скажешь Тик-Таку, кто на самом деледал тебе пароль, Режь-Глотку? Тогда ясмогу рассказать Тик-Таку, где ты его хранишь.
Озадаченный Тик-Так зорко глянул на Режь-Глотку:
– О чем это он?
– Да ни о чем! – поспешно сказал тот, не удержавшись, однако, от быстрого взгляда в сторону Ухалы. – Мальчишка мелет вздор, Тикки, хочет, чтоб паленым понесло не от его задницы, а от моей. Одно слово, наглец! Не говорил ли я тебе…
– А вы загляните к нему в шарф, что же вы? – подзадорил Джейк. – Там у него лежит бумажка, а на ней записан пароль, который мне пришлось ему прочесть, – сам он и того не может.
На сей раз обошлось без внезапных приступов ярости; лицо Тик-Така мрачнело постепенно, как летнее небо перед страшной грозой.
– Дай-ка мне взглянуть на твой шарф, Режь-Глотку, – негромко распорядился он осипшим голосом. – Одним глазком, по старой дружбе.
– Говорю тебе, мальчишка брешет! – закричал Режь-Глотку, хватаясь за шарф обеими руками и пятясь к стене. Прямо над ним заблестели обведенные золотом глаза Чика. – Да ты погляди ему в рожу – враз поймешь, что ловчей всего эдакий нахальный сопляк умеет врать да оговаривать!
Тик-Так устремил пристальный взгляд на Ухалу, которого, казалось, вот-вот стошнит от страха, и все тем же негромким, страшным голосом спросил:
– Ну? Что скажешь, Ухало? Я знаю, вы с Режь-Глоткой с давних пор сладкая парочка и мозгов у тебя что у гусиной тушки… но, конечно же, даже ты не настолько глуп, чтобы записать на бумаге пароль на вход во внутренние покои… верно? Верно?
– Я… я думал только… – начал Ухало.
– Заткнись! – рявкнул Режь-Глотку. Он бросил на Джейка быстрый взгляд, полный чистейшей, патологической ненависти. – А тебе, дорогуша, не жить, так и знай!
– Сними шарф, Режь-Глотку, – велел Тик-Так. – Я хочу заглянуть в него.
Джейк бочком подвинулся на шаг ближе к возвышению и кнопкам.
– Нет! – Руки Режь-Глотки опять придавили шарф к голове, точно желтая ткань могла взять да и улететь по собственной воле. – Будь я проклят, коли сниму!
– Хватай его, Брендон, – приказал Тик-Так.
Брендон кинулся к Режь-Глотке. Тот быстро (хоть его проворство не шло ни в какое сравнение с проворством Тик-Така) нагнулся, выхватил из-за голенища нож и вонзил клинок Брендону в руку.
– Ах ты отродье!– завопил Брендон от боли и удивления, когда из его руки полилась кровь.
– Да что ж ты натворил-то, ты погляди-и!.. – заголосила Тилли.
– Прикажете все делать самому? – прикрикнул Тик-Так, как будто бы больше раздосадованный, чем сердитый, и поднялся с кресла. Режь-Глотку попятился, чертя у своего лица загадочные узоры окровавленным ножом. Другую руку пират крепко прижимал к темени.
– Не подходи, – пропыхтел он. – Я люблю тебя как родного брата, Тикки, но, коли не отвалишь, суну этот клинок тебе в брюхо, ей-ей!
– Ты?Вряд ли, – со смехом сказал Тик-Так. Он извлек из ножен свой нож и теперь любовно держал его за костяную рукоятку. Все взгляды обращены были на этих двоих. Джейк сделал два быстрых шага к возвышению с небольшим скоплением кнопок и потянулся к той, которую, как ему помнилось, нажимал Тик-Так.
Режь-Глотку пятился по кругу вдоль стены. Светящиеся трубки последовательно окрашивали его изъеденное мандрусом лицо в нездоровые цвета: желчно-зеленый, горячечно-красный, желтушно-желтый. Теперь под вентиляционной решеткой, через которую смотрел Чик, стоял Тик-Так.
– Брось, Режь-Глотку, – уговаривал он. – Мальчишку ты доставил, просьбу мою выполнил; ежели кто еще и отведает ножичка, так не ты, а Ухало. Только покажи мне…
Джейк увидел, как Чик приседает перед прыжком, и понял две вещи: чтособирался сделать косолап и по чьему наущению.
– Чик, нет!– пронзительно крикнул он.
Все повернулись к нему. В ту же минуту Чик прыгнул, ударился в непрочную решетку и выбил ее. Тик-Так круто обернулся на шум, и на запрокинутое лицо ему свалился кусающийся и царапающийся косолап.
Даже сквозь двойные двери Роланд смутно расслышал "Чик, нет!",и сердце у него упало. Он подождал, не повернется ли колесо-вентиль, но оно сохраняло неподвижность. Стрелок закрыл глаза, напряг все силы и мысленно приказал: "Дверь, Джейк! Открой дверь!"
Никакого отклика он не почувствовал; мысленные образы исчезли. Их с Джейком линия связи, изначально непрочная и хрупкая, теперь была безжалостно оборвана.
Отчаянно вопя и чертыхаясь, ослепленный Тик-Так попятился, силясь ухватить верткую тварь, которая зубами и когтями рвала его лицо. Он почувствовал, как левый глаз, продырявленный когтями Чика, лопнул и страшная багровая боль прожгла голову, точно летящий в глубокий колодец пылающий факел. Ярость взяла верх над болью; Тик-Так схватил Чика, оторвал от лица и поднял над головой, собираясь выкрутить, как тряпку.
– Нет!– взвыл Джейк. Позабыв об отпирающей дверь кнопке, он сорвал со спинки кресла автомат.
Тилли завизжала. Остальные кинулись врассыпную. Джейк навел дряхлый немецкий автомат на Тик-Така. Чик, перевернутый огромными сильными руками вверх тормашками и скрученный так, что казалось – вот-вот хрустнет спина, бешено задергался и цапнул зубами пустоту. От мучительной боли косолап тоненько взвизгнул – пугающе человеческим голосом.
– ПУСТИ ЕГО, СВОЛОЧЬ! – крикнул Джейк и нажал на спусковой крючок.
У него оставалось еще довольно здравого смысла, чтобы целиться понизу. Рев "Шмайссера" сорокового калибра показался в замкнутом пространстве нестерпимо громким, хотя выстрелов было всего пять или шесть. Одна из светящихся трубок взорвалась, полыхнув холодным оранжевым огнем. Дюймом выше левого колена Тик-Така появилась дыра, вокруг нее немедленно стало расплываться темно-алое пятно. Рот Тик-Така потрясенно округлился – это яснее всяких слов говорило о том, что при всем своем уме Тик-Так надеялся прожить долгую счастливую жизнь, всаживая пули в людей, но сам оставаясь целехонек. Подвергаться опасностиполучить девять грамм свинца – может быть, но действительно получитьих? Изумленное выражение его лица говорило о том, что этого просто не может быть.